Василий Титов - Соловьи

Дело заключалось в том, что в этом году было решено резко повысить в хозяйствах поголовье дойных коров, для чего было покрыто большое количество «гулевых» телок, летом еще определявшихся на мясо. Виноват в этом никто не был. Идея принадлежала Комунову и Головачеву, ее одобрили и «затвердили».

В январе оказалось, что план мясопоставок выполнить область не сможет без урона в дойном поголовье коров.

Но даже тщательная отбраковка дойного стада, резкое сокращение поголовья молодняка, попытки закупить скот в единоличных хозяйствах и в других областях — все эти хозяйственные приемы не дали того количества скота, которое нужно было для выполнения плана мясопоставок, что пришлось тут очень затужить и забеспокоиться и Кутафьину Сергею Анастасьичу, и самому Анатолию Васильичу Протасову, и многим другим.

Выход оставался один: чтобы выполнить план мясопоставок, приходилось оставить самую область на минимальном количестве этого продукта. Так решено было и поступить.

Павел Матвеич запечалился. Ему неприятно было видеть, как заугрюмел и стал молчалив Кутафьин, его смущало сдержанное отношение к нему и к Комунову самого Анатолия Васильича Протасова, который в летние месяцы и сам был весел, и другим передавал это веселье.

Несколько волнуясь и вновь почему-то опасаясь за себя, Павел Матвеич часами выхаживал по диагонали своего довольно большого чистого кабинета с кремовыми высокими шторами на окнах, переносил из угла в угол на высоких своих ногах начавшее полнеть свое здоровое тело и никак ничего не мог придумать.

Вдруг однажды звонок председателя Охотничьего общества Варганова вывел его из такого оцепенения и подкинул его, как пружина, кверху.

Варганов звонил ему и спрашивал, не поедет ли он в ближайшую субботу на глухарей, десятка полтора которых живет еще довольно кучно у какого-то деда Митрохи в Понизьевском лесничестве.

Когда об этом спрашивал Варганов, Павел Матвеич вдруг перед собой такую картину увидел: зимнее мелколесье, все белым-бело, лес — как мелкие голызины, тени от дерев на снегу, и по этому мелколесью куда-то уходят звери. В одно мгновенье возник перед ним этот лес с десятком крупных зверей, уходящих в топи.

— Лоси! — вскричал Павел Матвеич.

— Что лоси? — спросил в трубку Варганов.

— Слушай, Варганов, давай ко мне, давай немедленно! — скомандовал Павел Матвеич, не слушал уже Варганова, лишь только машинально держа трубку возле своего уха.

Варганов что-то поворчал у телефона, затем сказал: «Есть!» — и положил трубку.

И опять Павлу Матвеичу представилось, как лоси по зимнему мелколесью ходом идут к топям, а он жадно и азартно смотрит на них с высоты ста метров. Это на волчьей охоте было, на которую увлек его Варганов. Не старый еще генерал в отставке Бабин, ныне начальник городского аэроклуба, устроил ее с самолетов.

Две трехместные машины, включая место и для пилота, знаменитые «кукурузники», вышли тогда на опытную охоту на волков к понизьевским «сырым местам». Волко́в, стаю голов в десять, настигли тогда в кочкарнике на дневной лежке. В одной из машин был Бабин со старым понизьевским егерем Куториным, во второй — Варганов и Павел Матвеич.

Волки взялись и потянули было из кочкарников к далекому чернолесью. Молодцы Бабина отжимали их на чисть. Подскакивая на кочкарниках, пролетая через болотистый чапыжник, волки по земле стелились, теперь уже выбираясь на чистое подмерзшее болотистое пространство.

А машины шли над ними бреющим полетом, и видно было, как под крылом ведущего самолета, перекувыркиваясь через голову, упали две серые фигуры. Это бил из самозарядной винтовки Бабин, а Варганов штуцером работал и тоже скольких-то уложил.

Подбирать зверя сели на той же чисти. Егерь Куторин взмок, отыскивая поваленных. Морозное утро кончалось. Восемь туш лежали на белом снегу темно-серыми тенями.

Конечно, выпили. Конечно, закусили. Конечно, похвастались, кто как бил. А когда погрузились, поднялись и полетели, оставив на чисти четкие лыжни, появились под крылом самолета лоси. Пересекая болотистое мелколесье, лоси шли размашистым своим лосиным скорым шагом к далеким осинникам, не напрягая своего хода.

Слышали они над собою шум машин? Конечно, слышали. Видели они машины над собою? Вряд ли. Только тени от плоскостей пронеслись по снегу над ними, но великолепные, сильные эти звери не шарахнулись от теней. Они не бежали. Они шли поспешно куда-то, словно должны были выполнить где-то какую-то спешную работу. Декабрьское солнце лилось на снега. Трое из этих великолепных зверей несли на своих головах широкие резные короны.

Может быть, на всю жизнь запомнилось это шествие лесных красавцев всем, кто был в машинах. Павлу Матвеичу оно запомнилось особенно.

И теперь вдруг он вспомнил о нем, и теперь вдруг показалось оно ему, как некое преддверие к тому, что Павел Матвеич называл долгом. «Почему мы не пользуемся дарами природы? — спрашивал он себя. — Ведь не для декорации мы их охраняем? Они — собственность государства. В чем дело? Нельзя ли их использовать как резерв? Надо выяснить!» — решил он.

И когда через полчаса ввалился запыхавшийся Варганов, он с ходу на него набросился:

— Сколько у тебя лосей?

Варганов не сразу понял, к чему его спрашивает о лосях Головачев, но, помычав, ответил:

— Да тысячи с три наберется.

— Так! — отрезал Павел Матвеич. — Готовь дело к докладу. С обоснованием. Мясные дела по области не ахти! Знаешь?

Он поглядел на Варганова, Варганов — на него, и оба разом друг друга поняли.

— Докладывать будем, должно быть, Кутафьину. Но докладывать так нужно, чтобы убедить, — заключил Павел Матвеич.

И в ту же минуту Варганова как волною смыло из кабинета. А сам Павел Матвеич к Кутафьину ударился.

Гаврила Гаврилыч Варганов был из того сорта людей, которых старый профессор Персиянинов, вечно воевавший с охотниками, как организатор и основатель местного Общества охраны природы, запросто, беззлобно называл — «угодники». Угождать было почти врожденное свойство Варганова. Он угождал нередко лицензиями на отстрел лосей, разрешениями важным лицам почти в бессрочной охоте на боровую и водоплавающую дичь, умел организовать такой пикничок с лучением рыбы в запретных зонах или покрыть убой запрещенной в добыче выдры, что лучшего помощника и благодетеля тут и искать было бы нечего. Правда, для многих местных охотников он был гроза и кара. Гаврил Гаврилыч не стеснялся отбирать ружья и собак, если дело шло о нарушении правил и сроков охоты людьми обыкновенными. Но стоило провиниться лицу повиднее, как Гаврил Гаврилыч тут же улаживал все так, что вкруг этого лица вновь воцарялась тишина.

По области про него ходило много рассказов и анекдотов. Рассказывали, что уже не раз «мысливцы» пугали его в лесках то дробью, то солью, а раз даже осветительной ракетой в него хватили. Рассказывали, что однажды он верхом на корове в деревню влетел, спасаясь так от шутников, попытавшихся взять его в дреколья. Шутили, что корова, должно быть, приняла его за медведя, а то бы черта с два понесла бы она Варганова, если бы знала, что он Варганов, через лес галопом к своему двору.