Василий Титов - Соловьи

И скоро, устроив все свои домашние дела и даже заказав себе костюм в местной мастерской из темно-синего русского бостона, довоенной выработки, который пролежал у него не мало лет в старом, но крепком и повидавшем виды чемодане, он нисколько не был удивлен прямым согласием на свою просьбу, когда появился вначале у Андрея Андреича «позондировать почву», а вслед за этим и у Звонцова.

Оба эти посещения указали ему сразу на то, что в его районной жизни после «Федькина дела» произошло что-то важное, потому что и Сазонов и Звонцов, называвшие его раньше товарищем Головачевым, вдруг назвали сразу оба Павлом Матвеичем. И не только они, а даже и Пармен Парменыч, что все готовил свои дела к сдаче по описи, и Сараев, и Борис Аристархович Пиктаклев, и даже Агей Агеич, председатель колхоза «Москва», фамилии которого он не помнил, — все стали величать Павлом Матвеичем. «Ага, сразу признали! — самодовольно улыбался Головачев. — Сразу берут в свою семью! Павел Матвеич?! А то Головачев да Головачев!»

Он сразу убедил и Андрея Андреича Сазонова, и тот одобрительно отнесся к его идее закончить образование путем заочным.

— Все доступно, все доступно, — сказал ему Андрей Андреич. — Переговорите со Звонцовым и начинайте.

— Все доступно, все доступно, — услышал Головачев в ответ и от Звонцова, когда сообщил ему о своем намерении и когда пришел к нему в контору специально по этому делу. — Переговорите с Модестом Петровичем и начинайте.

— Все возможно, все возможно, — услышал он и тогда, когда заговорил о своем решении и с Модестом Петровичем Обреимовым. — И даже совсем все не сложно, — заявил старик. — Данные об отзывчивости ржи и озимой пшеницы у нас есть за несколько лет. Сможете подтвердить ими свои выводы. Сорок гектаров под рожь мы засеяли гречихой на удобрение. Вот ими-то вы и можете воспользоваться. Рапс вам не нужен — значит, побоку его. А вот под озимую пшеничку тридцать гектаров засеяли мы горохом пелюшкой, ими и воспользуетесь для темы отзывчивости озимой пшенички на сидеральные. Сеем мы безостую, местную, районированную. Сеять, пахать — ведь вам не обязательно? Посеем, обмолотим, сумеем сравнить с колхозными данными или нашими, когда культуры сеются не по сидеральным полям. Почвенный анализ тоже есть со всех полей. Так что начинайте, — говорил Обреимов весело и непринужденно, словно всю жизнь и делал такие одолжения всем.

— А вот со льном, со льном-то как? — спросил Головачев.

— Льну мы не сеем, — отвечал Модест Петрович, — сеем рыжик. Нам его навязали, мы обязаны сеять. Но сумели договориться с местным нашим «наркомземом», что сдавать урожай будем не с заданной ими площади, со ста гектаров, а по нашему урожаю, по нашему. Мы его и не сеем ста гектаров, нам и сорока довольно. А с этих сорока мы берем столько же, сколько со ста в среднем по заданию полагается, экономим, так сказать, пашню. Ну это не важно. Важно, что мы сможем с гектар, ну, два гектара льну посеять для вашего задания, семя достанем. А поле, что же поле, — на днях викой запустим эти сорок гектаров под рыжик. Осенью запашем, весной посеем и рыжик, и вам лен. Сожалею, что тут труднее будет с многолетними подтверждениями по льну для вашей работы. Но вы можете взять за основу средние урожаи по льну из справочников.

Головачев так и расцвел. И потом уж до самого завершения задания, до самой отсылки по всем правилам подтвержденного и заверенного отчета он никакого горя не знал, никакой трудности не встретил. Добросовестнейшим образом он проделал все то, что нужно было проделать, и вышел победителем. Так, перед запашкой гречихи и пелюшки на контрольных делянках с каждого квадратного метра собрал он, взвесил, высушил и вновь взвесил полученную «зеленую массу», по таблицам, составленным Обреимовым, подсчитал, сколько почва получила азота и других минеральных удобрений, поработав для этого дня три в лабораторийке Модеста Петровича, где ему помогал толковый практикант — студент из Саратовского агроинститута.

В августе, в конце его, принял Павел Матвеич участие в севе, все хорошо вызнав и о глубине запашки сидеральных удобрений, и о свойствах и качествах семян, посеянных по грече и пелюшке, и о глубине заделки их. Весною с контрольных делянок снял зеленую массу уже буйно поднявшейся озими, отметив хороший рост ее и вес в сухом виде. А в августе, после уборки, собрал все сведения об урожае. Год удался хороший, влажный, теплый, хлебный. Хлеба и везде стояли стена стеной. А на гречихе и горошнике, то есть там, где и было поле опытов Головачева, среди ржи лошадь пряталась с дугою, а в пшенице и перепелу пробиться негде было.

Зимою, подбив все итоги, подкрепив их сведениями из многолетних наблюдений Обреимова в смысле отдачи на урожай ржи и озимой пшеницы на сидеральных полях и установив, что сидеральные удобрения обошлись ничуть не дороже минеральных, а дали отличные результаты, и точно так же все обработав и со льном, Головачев отослал в конце зимы свою работу в Москву.

Работа Головачева на заочном факультете была признана отличной. Один из профессоров, который увлекался льном и сидеральными удобрениями, а именно профессор Семен Игнатьич Вдовцов, работавший и теперь потихоньку в области своих интересов потому, что сидерация была не в почете, признал отчет Головачева вполне самостоятельным, зрелым, глубокоинтересным, а главное, «местным», то есть присланным оттуда, где, казалось ему, давно уже, кроме руководства севооборотами сверху, ничего и не было.

Павел Матвеич получил от профессора хорошее письмо, в котором тот рекомендовал ему и дальше работать в области сидерации, а также сообщил ему, что дело с его дипломом сейчас оформляется и что в самом конце зимы он, вероятно, сможет за ним приехать. Да теперь, ежели бы что и случилось, не так тревожно и плохо жилось бы Головачеву потому, что, как ни говори, а диплом как бы лежал уже в его кармане, и еще потому, что он женился. Да, да, Павел Матвеич женился в тот же год, как купил мебель, сшил костюм и начал работу над своим заданием.

Пармена Парменыча проводили на пенсию в тот год торжественно, даже «вспрыснули это дело» на его квартире. Дровалев сказал речь, упомянул о том, что за много лет службы «во вверенном Пармену Парменычу районе» и быть ничего не могло, «чтобы завелась какая-нибудь дрянь». Старик умилился и очень растрогался. Сам же Дровалев очень боялся, что Головачев встанет и скажет что-нибудь иное. Но этого не случилось, и Дровалев очень был благодарен за это Головачеву, как и за то, «что скромностью и стараниями его» «Федькино дело» не бросило тени на него. Наоборот, Головачев сделал все так, что казалось — дело было раскрыто совместными усилиями. Сорок девятый год принес Головачеву новое назначение. Теперь Головачев занимал место Пармена Парменыча. Сорок же восьмой год принес ему женитьбу.