Василий Титов - Соловьи

У Павла Матвеича сердце взыграло, когда он нашел это богатство. Нерадивость, безынициативность увидел он тут в характере Клима Афанасьича и издал такой приказ, от которого у Бурчалкина голова закружилась.

— Жми, жми, — сказал ему с восторгом Ильялов, ознакомившись с приказом и с удивлением поглядев на Головачева, — жми на все сто. Только не знаю, на чем вывезет все это дерьмо Бурчалкин в поле? У него своих машин всего шесть.

— Вывезет! — с уверенностью ответил Павел Матвеич, подписывая приказ.

Как эту работу проделал Бурчалкин, знает до сих пор только он один. Но в то же лето работа эта была им проделана. Навоз, лежавший годами в овраге, очутился сразу на поле, был разбросан и запахан, а по нему посеяна озимая пшеница.

— Зачем пшеницу-то сеете? — только и сказал на все Клим Афанасьич. — Пшеница-то, ежели уродится, все равно от нас уйдет, ее на корма не дадут.

Павел Матвеич ничего ему на это не ответил, а про себя сказал: «Ничего! Волевое решение всегда верное. Будем и впредь действовать так!»

В то же лето в совхозе «Степной», где из года в год по хлебу хлеб сеяли, он произвел тоже «маленькую революцию», потребовав не оставлять никаких чистых паров, а все поля озимые пустить под ту же пшеницу. Резон в этом был. По многолетним, не получавшим давным-давно навоза и удобрений ржищам пшеница как свежая культура могла бы лучше отозваться на урожай, чем рожь. Об этом Павел Матвеич слышал не раз еще от Модеста Петровича Обреимова в «Подлучье» и решил волевым путем утвердить этот опыт и в «Степном».

— Боюсь я, — сказал ему на это решение Быков, — что урожай меньше, чем ржи, у нас получится. Пшеница озимая очень капризная культура.

— Верно! — ответил ему на это Павел Матвеич. — Но если нового директора на старом месте встряхнуть хорошенько, то и он на дела отзовется лучше. Новым директором на старом месте будем считать, конечно, пшеницу.

Маленький, черненький Быков почесал у себя в затылке, подумал, как принять это «двуплановое» замечание начальника, да вдруг взял и сказал:

— Решение правильное.

Так начал Павел Матвеич поблескивать в первый же год своей службы на новом месте. Он, конечно, знал, что его «пшеничная революция» может и провалиться, может быть, даже и одного года не даст того желаемого, ощутимого результата, которого он хотел. «Первый год еще урожай, пожалуй, может будет и выше, чем давала рожь, а потом что?» От этой думы у него на душе стало беспокойно. Вот тогда он и решил еще лучше блеснуть. А с этим и принял ряд решений.

Одно из них заключалось в том, что для опольских луговых почв ему нужно было много извести, чтобы снизить кислотность почв путем внесения в нее этой самой извести. В агронауке этот метод называется известкованием. Добыть молотую, гранулированную известь для этих целей в области было невозможно — ни одно предприятие, даже каменоломни, этим в области не занималось.

Другое решение его состояло в том, что для выпаханных каштановых почв хозяйства «Степного» требовался суперфосфат и частью калийные соли. А уж этого-то добра в области и грамма добыть было невозможно. Павел Матвеич хорошо знал, как снабжаются всем необходимым хозяйства той системы, в которой он работал. Они должны были снабжаться путем строго планированного снабжения — зубчик за зубчик задевает, как в хорошей машине, — через централизованное снабжение. Скажем, нужно тебе кирпича десять тысяч штук — планируй, он к тебе по плану из центра и придет. Потребовалось, скажем, леса строевого пятьсот кубометров — включай их заранее в план, придет оттуда же. Не колхоз, позаботиться есть кому о хозяйстве.

Павел Матвеич составил проект химизации полей, показал его Ильялову, тот, поглядев на него, с восхищением и с удивлением сказал:

— Жми, жми на все сто, давай! Только ты же ничего этого все равно не получишь.

Павла Матвеича замечание Ильялова не смутило. «Как это так не получу? — подумал Павел Матвеич. — Вы не получали потому, что не просили. А просящему — дается». И написал в Министерство совхозов, и просил все, что нужно.

А скоро Павел Матвеич получил и ответ того содержания, который мог самую оптимистическую натуру привести в уныние. В бумаге сообщалось, что для совхоза «Степного» и для совхоза «Ополье» ни удобрений, ни извести не запланировано и завезено быть не может. Бумага была с хорошим грифом, отлично отпечатана и подписана Горчаковым.

Тогда Павел Матвеич принял третье волевое решение. По примеру Двух Модестов решил он втихую ввести и в «Степном» и в «Ополье» поля сидеральные. Он даже уже кое-что из семян раздобыл с помощью Бурчалкина, «лавируя между обстоятельствами» и «местным путем».

Но тут-то, когда Павел Матвеич еще не успел заняться своей сидерацией, рано по весне свалилась на его голову первая гроза, повергшая его в смятение: приехал инспектировать дела совхозные Валентин Антоныч Горчаков. Знал о нем Павел Матвеич, что Горчаков в министерстве уже много лет подряд курировал совхозы, которые значились за разными ведомствами.

Шеф нашел, что и «Степной» и «Ополье» находятся в том состоянии, «какое им в данное время обеспечено». А когда он побывал с неделю в «Подлучье», то в облцентр вернулся гроза грозой. В «Подлучье» он такое обнаружил, что у Павла Матвеича кожа на спине сделалась сразу гусиной. Шеф обнаружил там ни больше ни меньше, как «антигосударственную практику». Он обнаружил там обман государства, заключавшийся в том, что в «Подлучье» какие-то «дельцы» из года в год гнали десятки и сотни гектаров пашни под зеленые удобрения, когда эти гектары пашни должны были бы давать сотни и сотни пудов зерна. Было переведено, а в этом, ничего для себя дурного не подозревая, помогли разобраться Два Модеста, сколько за ряд лет так было потеряно зерна, какие убытки понес совхоз. Горчаковым было гневно и безапелляционно предложено отдать Звонцова и «Модестов» под суд.

Затем Горчаковым было высказано твердое мнение в адрес Головачева, что он, Горчаков, надеется, что Головачев будет держаться в деятельности «спускаемых планов».

— Зерно, больше зерна! Молоко, мясо, овощи — вот ваше дело. А не сидерация. Не до нее!

И уехал.

В неописуемое недоумение пришел Матвей Абросимыч Ильялов. Изложив начальству дело как можно серьезнее, он пришел к выводу, что указание Горчакова надо исполнить.

— Как ты допустил эту самую… фидерацию? — сказал он Головачеву. — В голове у тебя, что ли, высохло? Никаких фидераций! Делай так, как требуется.

И наступили для Головачева мрачные дни. «Как же я это не сообразил, что делаю, — нервничал он. — Черт мне с ней, со всей этой сидерацией и передовизмом «Модестов»! — зло и угрюмо рассуждал Павел Матвеич. — Никакой отсебятины! Никаких вывертов! Так держать!»