Валентин Солоухин - Соломенный кордон [Рассказы и повести]

— Почему едешь на крыше? Кто такой?.. — посыпались вопросы.

— Денег нет...

— У нас сейчас нет таких людей, у которых на проезд денег нет! — твердо заявил старший лейтенант.

— А у меня нет... студент я.

— Документ!

Я обреченно достал студенческий билет и протянул.

Он внимательно изучил мой билет, и на лице его поубавилось суровости. Крупный, сизоватый от множества точек нос посветлел, глубокая складка между бровями разошлась,

— Почему не попросился у проводника?

— Просился, без денег не взял.

— Без денег не всякий возьмет — это точно... — посочувствовал милиционер. — Почему не на занятиях?

— Досрочно сессию сдал, еду, чтобы деньжат заработать.

— Далеко едешь?

— В Анненский район.

— Не близкий путь... — После этих слов у меня появилась надежда на снисхождение. Милиционер вернул мне студенческий.

— Ну, следуй за мной! — приказал он. — Что ж плащ то не пожалел? Весь измазал, теперь вряд ли отстираешь. А если бы под колеса угодил?.. — продолжал он нравоучительно.

— Что, мне жить надоело?..

Я снял высохший плащ, осмотрел и, перекинув через плечо, зажав под мышкой продырявленный чемодан, пошел за милиционером.

Прохожие сочувствующе посматривали в мою сторону, когда мы, пересекая площадь, подходили к милицейской машине.

Старший лейтенант что-то сказал водителю и, кивнув мне, пригласил:

— Садись!

Я протиснулся на заднее сидение, а он сел рядом с водителем. Передо мной маячил широкий затылок старшего лейтенанта, покрытый густыми волосами, темная морщинистая шея, помятые выцветшие погоны с тремя звездочками.

Я смирился со своей участью и старался угадать кару, которая меня ждет.

Машина перескочила мост через реку, переехала железнодорожный мост, и мы очутились за городом.

Водитель затормозил и вышел из машины, в руках он держал орудовский жезл. Старший лейтенант повернулся ко мне, протянул пачку сигарет.

— Не курю, спасибо.

— Правильно делаешь. Я тоже до войны не курил, а на фронте научился, сейчас вот никак не брошу, так привык, что легче палец отрубить.

Водитель остановил грузовик. Поговорил с шофером.

— Игнатович, он довезет его почти до Васильевки, а там до Анны рукой подать.

— Годится, — сказал старший лейтенант. — Пошли. Это наш, подбросишь его, — приказал он шоферу грузовика.

— Сказано — сделано, — оскалился шофер, распахивая передо мной дверцу и сдувая с сиденья хлебные крошки.

Я сел в кабину, шофер хлопнул дверцей. Только тут я сообразил, что не поблагодарил Игнатовича. Я попытался высунуться в окно, но было уже поздно. Милицейская «Волга» неслась к городу.

Ехали молча. Шофер то и дело потирал нос, косился на меня, когда у дороги появлялись пассажиры со вскинутыми вверх руками.

Наконец он не выдержал, заметив впереди толпу пассажиров, и спросил:

— Взять, а?.. Спешат люди.

— Дело хозяйское.

— Надо взять.

Он затормозил, и люди полезли в кузов. Одна из молодух попыталась сесть в кабину, но шофер не разрешил.

— Садись в кузов, дешевле обойдется...

— Пусть едет в кабине — уступаю.

— Ничего с ней не станется. Баба в теле, при фигуре. — И задал мне вопрос: — Давно работаешь с этими?..

— С кем?

— Ну, с «крючками», — осмелел он.

— Недавно.

— Я это сразу определил...

После разговора опять мы ехали молча, и я стал подремывать. В конце концов, устроившись поудобнее, заснул.

Проснулся, когда грузовик стоял у какого-то здания. За плечо меня бережно тряс шофер:

— Слышь, шеф, приехали.

— Куда приехали?

— В колхоз «Дружба».

— Но мне надо в Анну.

— Я не знал, а то бы разбудил на трассе.

— Далеко до трассы?

— Рукой подать, километра не будет.

— Спасибо!

— Чего там. Хорошего человека приятно уважить...

Так мы расстались.

Я добрался к трассе, присел на большой суковатый комель старого тополя, который лежал у самой дороги, и стал ждать попутную машину.

Впереди перед глазами — просторное поле с празднично зеленеющей озимью, в сторону направо — балка с мутноватой речушкой, которая скрывается в прошлогоднем камыше и за редким зеленоватым лозняком. Из-за камыша доносится задорное кряканье уток, хлопанье крыльев, всплески воды.

Сначала, услышав шум мотора, я вставал, шел к самой трассе и, подняв руку, пытался остановить машину. Но ни один шофер не обратил на меня внимания. Машины проносились мимо с бешеной скоростью.

Наконец хождение надоело, ужасно хотелось есть, и я обдумывал свое положение, с грустью смотрел на пролетавшие мимо машины.

Вспомнились прошлые каникулы. Ездил я на свою шахту. Пока устраивался, несколько дней уходило на то, чтобы найти начальника участка, который согласился бы временно меня трудоустроить. Обычно на хороших участках людей своих хватало, и попадал я на такие, где вкалывать приходилось за троих, а получал — кот наплакал. Я смотрел на свои стоптанные туфли, на обтрепанные брюки и представлял, как встретит меня Виктор.

Верилось, что он меня устроит на работу, я готов делать все, лишь бы к новому учебному году купить какой-нибудь костюм и туфли. Плащ, может быть, еще отстираю, а пальто у меня есть «семисезонное», можно в нем еще годик-другой походить.

Со стороны деревни подошел мальчик лет четырех. Остановился напротив и внимательно стал рассматривать чемодан. Из-под раздвоенного козырька солдатского картуза блеснули детским любопытством светлые глазенки.

— Ну, здравствуй! — кивнул я ему.

— Здоров! — ответил он мне тоже с кивком.

— Как звать тебя?

— Вюшка, — сказал мальчишка. — Чемодан с дырками, а почему?

— Мода такая.

— А мода — это что?

— Необходимость...

— А необходимость что?

— Так надо, понимаешь? — испугался я бесконечных вопросов. — Вот нужны эти дырки на чемодане, и все...

— А-а, — понимающе кивнул Вюшка головой. — Хочешь, взойдет солнышко? — спросил он.

— Оно и так взошло.

— А еще?

— Хочу.

Мальчишка сдернул с головы солдатский картуз, обнажил огненно-рыжую голову.

— Ух, какое яркое солнышко! — воскликнул я.

Вюшка радостно хохочет.

— Что это у тебя на лбу? — замечаю я круг, нарисованный фиолетовым карандашом.

— Солнце! — Вюшка смотрит на меня с недоумением. Тут только соображаю я, что мальчишка показывал мне солнышко, нарисованное фиолетовым карандашом. — Это братка рисует, — поясняет он.

Одет Вюшка в выцветшую, побелевшую от солнца и стирок рубашонку, короткие штанишки, пристегнутые с двух сторон к рубашке большими булавками, на маленьких босых ножках уже проступают цыпки.

— Не холодно тебе?

Вюшка качает головой.

— Хорошо, теплушко. — Он садится рядом со мной, берет в руки чемодан и рассматривает дырки. — Прорватые, а ты говорил — мода... мамака ругала?