Геннадий Прашкевич - Люди Огненного Кольца

По аккуратным грядкам внутреннего садика метались черные, фосфоресцирующие тени.

— Хана посадкам! — заключил Пятнадцатый, удовлетворенно закуривая.

Из его краткой речи, нашпигованной непристойностями, я узнал, что Вова еще весной задался целью вырастить в своем саду актинидии. Ягоды этих растений — сплошной витамин, но не только для людей, для котов тоже: много, очень много в актинидиях чего-то похожего на валерьяну… Вот почему месяц назад, когда поднялись над грядками всходы, все коты поселка, возглавляемые, к сожалению, Вовиными же сожителями Сенсеем и Филей, пришли в садик, съели стебли, а корни выкопали и тоже съели. Обиженный садовод возвел вокруг садика высокую решетку, но на другой же день коты повторили набег и доели все, что еще выглядывало на поверхность. Сперва Вова решил дать на решетку напряжение, но это было дорого и опасно. Он просто усилил охрану, бывало, даже недосыпал. Но разочарование, принесенное Капой, выбило его из колеи, и вот сейчас коты пришли в третий раз, ибо над грядками лохматились курчавые всходы второго посева…

— Дикие места! — сказал Пятнадцатый.

Когда на пороге появился худой человек с узкими скулами и черными поблескивающими глазами, я сразу понял — это Насибулин. Пятнадцатый к тому времени ушел, Вова проснулся, пил чай и всячески поносил полупьяных котов, блаженно забившихся под широкую лавку.

— Возьми их, Насибулин, — попросил он. — Они бесхвостые, а по характеру вообще за хряков сойдут!

— Не-е-е… — тянул Насибулин. — Мне, глядь, котов не надо! Я бы, глядь, корову купил! По поселку, глядь, одна ходит. Как нищенка, во! И кто, глядь, ее хозяин? Стебанулась корова-то! К скобяной лавке ни шагу, а вот к хлебной с ходу идет. Чудеса, глядь!

— Корова? — фальшиво обрадовался мой друг, — Так это ж моя корова! Ай-яй-яй, недоенная ушла!

Скулы у Насибулина заострились:

— Во, глядь, хозяин! Кто ж, глядь, поступает так с живою-то душой? Пусть она моя будет!

— Пусть она твоя будет! — как заклинание, произнес Вова. — И вместе с веревкой! Я ей на рога веревку новую замотал.

В итоге Насибулин получил Капу, я свои полевые, а Вова какой-то процент.

— Ты, Вов, — говорил Насибулин, краснея от удовольствия, — не хозяин, но большой души человек! Ты мне патронов дашь к карабину.

— Нет, патронов я тебе не дам.

— Тогда будешь сам убивать, ладно?

Странный, тревожащий вели они разговор, но я не вмешивался.

В конце концов мы уложили сморенного Насибулина на свободную полку универсального стеллажа и пошли в поселок. Цели у нас не было. Так, гуляли.

Провожаемые собачьим лаем, мы прошли по всему поселку, думая встретить Капу. Но Капы нигде не было.

Вова встревожился:

— Не дай бог, она к обрывам ушла, не дай бог, на обрывах убилась!

Мы вышли на берег стремительного, вопящего в завалах камней ручья. Вода тут была страшно холодная, но Вова, не выдержал, Махнул рукой, стал снимать рубашку. И в этот момент, медленно, как ассирийское чудище, выплыла из-за скал разъяренная Капа. Вероятно, она все еще от качки не отошла: в глазах ее сиял такой бешеный огонь, что, не медля ни секунды, я прыгнул в самый высокий и пышный куст шиповника, а Вова по шею погрузился в кипящие ледяные струи ручья.

Это удовлетворило Капу. Отмщение было налицо. Вова на глазах схватывает родимчик от переохлаждения, а я накрепко приколот к тысячам длинных шипов.

Покачав рогами, Капа ушла, наступив на мою рубашку.

— Во, глядь! — послышался голос. — Такие потрясения надо трудом лечить!

— Всех лечить надо, — дрожа, заявил Вова. — Помоги, Насибулин, у меня ноги не гнутся.

— Ты мне патронов дашь, ладно? — сказал Насибулин, успевший выспаться на стеллаже.

— Я тебе патронов не дам, Насибулин.

— Тогда сам убивать будешь, ладно?

— О чем он? — не выдержал я, сдирая с себя колючки.

— Свинью застрелить, — пояснил Насибулин, извлекая негнущегося Вову из воды. — У меня ферма, глядь, весь поселок мясом кормлю. Но животные, глядь, не камень, я к каждому душой прикипаю — как руку на них поднять?

— Ладно, — решил Вова. — Мишке в дорогу окорок дашь, мне немного грудинки. Идем, патроны возьму.

Через двадцать минут мы были на вершине холма, отделенного от внешнего мира высоким глухим заплотом. В загоне, докопавшись до базальтовой основы острова, дремали, сонно похрюкивая, черные мощные хряки Насибулина.

Сощурив глаза, Вова вошел в загон. Насибулин припер ворота, я предусмотрительно остался снаружи. Наше напряжение передалось хрякам, они подняли широкие морды, близоруко вставились на Вову, и тогда он, решившись, передернул затвор и, как громовержец, врубил весь магазин прямо в стадо.

Звенящая тишина объяла мир.

Какое-то мгновение хряки отупело рассматривали Вову, а затем разом, завопив, смяли Насибулина и врассыпную, как птицы, усиганули через заплот. Вполне можно было бить влет дуплетом.

Тишина давила на уши.

Я даже в небо взглянул — не летит ли по нему черный косяк? Но нет, в небесах было торжественно и чудно, только здесь, на грешной веселой земле, изумленно восклицал Насибулин: «Во, глядь!» — да Вова все никак не мог вытянуть из кармана неподдающуюся сигарету.

На другой день, часов в одиннадцать, мы видели Капу в последний раз. Она остановилась у булочной, втиснувшись между девочкой с кошелкой и, мужчиной в темных очках.

И кто-то сказал:

— Дайте ей с отрубями что-нибудь. Коровы грубые корма любят!

— В порядке очереди! — обиделся продавец. — К тому же мы грубых кормов не держим.

Капа была согласна. Спокойно стояла, ждала, настроившись, видимо, минут на двадцать. Люди переговаривались, жалели ее, ругали неизвестного нерадивого ее хозяина, а потом вдруг все изменилось.

Капа, будто ее кто за рога потянул, взбрыкнула, рявкнула и рванула к берегу. Солнце било нам прямо в глаза, но мы видели, что Капе в океан не хочется. Тем не менее она входила все глубже — вот уже по бабки вошла, вот по грудь, а вот и вплавь бросилась, разводя волну, как паровой катер.

— На родину, — вздохнул мужчина в темных очках. — На материк. В конце концов, она имеет на это право.

И мне хотелось бы думать так, но месяца через три, болтаясь с шефом на катере «Боровик» в виду берегов мыса Рока, узнали мы от боцмана Жени Малахова, что не по своей воле ушла в океан Капитолина. Набросили ей в тот день каботажники с одной паршивой посудины веревку на рога и увели в океан, где подняли на борт и съели. Все мне кажется, что по их вине пустуют острова, по их вине не стоят на берегах теплые коровы, пуская по ветру прозрачные чистые струи своей хрустальной слюны…

Открыватель талантов. Дискуссия с Валей Каждой. Костры на берегу. Хомо сапиенс Сказкин…