Тембот Керашев - Дорога к счастью

Со двора донеслось мужское покашливание, звонкие шаги приблизились к горнице.

— А, нысэ! Не легла еще спать?

— Нет! — ответила Айшет, вставая. — Это Золотой Всадник, — тихо пояснила она брату, направляясь к двери.

— Конь Биболэта на гумне, а в кунацкой его нет. Не у тебя ли он?

— Нет, его здесь нет, — пошутила Айшет, открывая дверь, и, услышав разочарованное: «Где же он?», прибавила торопливо:

— Здесь, здесь! Заходи!

— Нет, скажи, пожалуйста, каким это вдруг таинственным ночным наездником вынырнул ты? Уж не подружился ли с нашими ночными наездниками?

Юсуф, как буря, ворвался в комнату, улыбаясь во весь свой широкий и пухлый рот.

— А что же, и нам надо немного понаездничать, довольно уж им одним кичиться своей удалью! — пошутил Биболэт, поднимаясь навстречу Юсуфу.

— Вот было бы замечательно, если бы ты пристал к конокрадам, а я бы записался в коммунисты вместо тебя. Ух, и погонял бы я тогда тебя, как затравленного волка! Нет, серьезно: вы, коммунисты, так взялись за наших «джигитов», что-им житья не стало! — весело хохоча, говорил Юсуф и вдруг отступил назад, привычным движением сбил свою каракулевую шапочку на затылок и, глядя словно издали на Биболэта, воскликнул:

— Бог мой, каким внушительным адыгейским мужем ты нарядился! Оказывается, не зря наши конокрады пищат от страха перед коммунистами; у тебя такой воинственный вид, что ты хоть кого можешь напугать.

— Да, конокрадам или бандитам лучше не попадаться к нам в руки! — невозмутимо отразил шутку Биболэт. — Коммунисты умеют и народный костюм носить, умеют и конокрадов уничтожать. Подожди, ты еще узнаешь коммунистов.

— В самом деле, Лэт, — сказала Айшет, касаясь рукой подола черкески, — я сейчас только заметила, как идет тебе адыгейский костюм.

— Э, тут целая история вышла! — улыбнулся Биболэт. — Как только я приехал в аул, пришел старик Хаджимет. Я вышел ему навстречу, протянул руку. Он не принял моей руки и уставился на меня с самым свирепым видом. Когда я его спросил: «Чем я заслужил твое осуждение, Хаджимет?», он сказал: «Ты очень хороший парень и очень хорошо сделал, что вернулся домой проведать нас, стариков. Но вот твой головной убор я нахожу непристойным. Если уж вашей семье не под силу найти для тебя адыгейскую шапку, я подарю тебе свою старую шапку». И с этими словами кончиком костыля сбил с моей головы клетчатую кепку. С тех пор мою кепку заперли в сундук. А когда я собрался сюда, отец выпросил адыгейскую одежду у соседей и настоял, чтобы я непременно в ней ехал.

— Очень правильно поступил с тобой Хаджимет! — серьезно, без тени усмешки сказала Айшет.

— Садись же, чего стоишь! — спохватился Юсуф. — Расскажи нам новости. А вы в самом деле здорово взялись за этих бандитов! А то они так обнаглели, что народу от них житья не стало. За аул, на толоку нельзя было выпустить телка — сразу исчезал, словно его нечистый дух уносил. Теперь они поджали хвост. У вас там, говорят, бой был с ними? Расскажи-ка, как это было?

— Как было? Да очень просто: прибыла из Краснодара тройка по борьбе с бандитизмом, собрали отряд из надежных, честных людей аула и разгромили осиное гнездо бандитов в нашем лесу.

— А с Дархоком как?

— Дархоку удалось скрыться с несколькими другими. В ауле забрали кое-кого из его сообщников.

— И ты тоже участвовал в этом деле?

— Конечно, я тоже принимал участие.

— А тут наивные аульчане целые легенды рассказывают о Дархоке, будто он неуловим и пуля его не берет. То, что он и теперь сумел уйти, умножит его славу.

— Ничего, далеко он не уйдет!

— А ты уверен в этом? — спросил Юсуф, глядя на Биболэта каким-то неясным, ускользающим взглядом, не то испытующим, не то отчужденным.

— А ты где пропадал всю ночь? — круто изменил направление разговора Биболэт. — Может, ты тоже промышляешь наездничеством?

— Не-ет, эту глупость я давно оставил! Так что твои отряды мне не страшны. У нас тут в ауле (Юсуф беззаботно усмехнулся) открылся чапщ. И вот каждую ночь мы только тем и заняты, что хлещем друг друга по спине жгутом да сбиваем губы о вертящийся пирог!

— О, если ты был на чапще и так рано удрал оттуда, значит ты совершил преступление. Тебя следует оштрафовать.

— Ну, по части адыгейских обычаев ты мне вовсе не страшен, только в вопросах учености и политику ты забиваешь меня. — Юсуф засмеялся и прибавил: — А вот если б заполучить тебя на чапщ, я бы расправился с тобою! Заарканил бы тебя старыми адыгейскими обычаями, опутал бы тонкостями адата, в которых ты не искушен, и ты был бы в моих руках, как миленький.

— Сомневаюсь, чтобы ты одолел и на чапще.

— И вправду, Золотой Всадник, ты сегодня рано ушел с чапща, точно знал, что гость приехал! — с оттенком изумления в голосе проговорила Айшет.

— Я вовсе и не собирался так рано уходить. Мальчик Устаноко Едиджа сказал, что к нам направился гость, и я поспешил домой. Нет, ты расскажи-ка, — повернулся Юсуф к Биболэту, — каким образом ты в спутники к ним попал?

Биболэт рассказал о своей встрече по дороге.

— Ну и везет же тебе! — Юсуф хлопнул себя по ляжке, стремительно сунул руку в карман, выхватил портсигар, налету поймал губами брошенную вверх папиросу и продолжал: — Клянусь аллахом, ты сидел в тачанке рядом с самой красивой девушкой Адыгеи! Наши парни грызутся из-за нее, а ты сходу угодил к ней в спутники! Нет, тебе всегда вот так везет!

Юсуф потянулся к лампе, чтобы прикурить папиросу. Освещенное лампой лицо его, так хорошо знакомое Биболэту, вдруг поразило его странным соединением самых разнородных черт: волосы и брови у Юсуфа были черные, а на подбородке и верхней губе светилась огненно-красная щетина; широкий и крутой подбородок волевого упрямца добродушно уживался с бесформенным пухлым ртом безвольного сластолюбца. Вдобавок ко всему этому — глаза у него были голубые, необыкновенно нежной раскраски, что редко встречается среди адыге. Внешность Юсуфа отражала его внутреннюю суть. Биболэт знал, что в нем есть некоторая доля доброты и чуткости, но еще больше было в нем порочного и корыстного себялюбия. Это был типичный представитель кичливой семьи уорков, аульный грамотей, один из тех бездельников, которые изредка почитывали кое-какие книжки, замечали кое-какие непорядки в аульной жизни, что, однако, не побуждало их к деятельности, а в лучшем случае только вызывало у них ни к чему не обязывающие вздохи сожаления.

Юсуф долго прикуривал свою папироску, а когда прикурил, то затянулся несколько раз подряд и, выпуская густые кольца дыма, возобновил разговор.

— Ну, а как тебе понравилась наша красавица Куляц, с которой ты так удачно познакомился? — спросил он.

— Но ты, должно быть, говоришь о другой девушке, — возразил Биболэт. — Ту, с которой я познакомился, зовут Нафисет.