Надежда Малыгина - Двое и война

Меня поразило несоответствие: тонкая гибкая фигура и седые виски. Но я тут же забывала об этом до следующей минуты, когда в поле моего зрения где-нибудь на дороге у домов или у танков, на опушке близкого леса вновь появлялась тонкая фигура молодого офицера с густо посеребренными висками.

— Кто это? — спросила я у фельдшера.

— Новый комбат.

— Ах, это тот самый, подполковник?

— Да, — кивнул он. — Орденом Красного Знамени награжден. — Лейтенант произнес это с уважением и симпатией.

Другие тоже искали в новом командире нечто такое, что должно было поставить его, если он подполковник, выше капитана Завьялова или хотя бы вровень с ним. Пока их уважение вызывали твоя седина и боевой, не очень часто встречающийся орден.

— Остальное узнаем в бою, — сказал фельдшер.

Я не могу вспомнить самого первого мгновения нашей встречи. Помню только, как мы стояли уже, крепко обнявшись, и ты на виду у всего батальона держал в ладонях и целовал мое мокрое от радостных слез лицо. И, словно предвидя все дальнейшее, кто-то весело, чуть озорно, однако с явной симпатией к тебе выкрикнул:

— Хлопцы, комбат жинку нашел!

Наверное, наша любовь видна была всем.

Как назвать тебя? По имени? Неловко, кругом танкисты. «Товарищ подполковник?» Тем более, будто мы чужие.

Наверное, ты понял мое состояние, потому что обнял меня за плечи и увлек подальше от посторонних глаз. В переулке, с обеих сторон затененном раскидистыми яблонями, ветки которых перекидывались через деревянную ограду садов, мы сели на скамейку и, глядя друг на друга, долго и радостно удивлялись:

— Это же просто чудо! Ты — мой комбат!

— А ты — мой старшина! Слышишь, как звучит? «Мой старшина!» Пожалуй, солиднее, чем комбат, а? Медаль «За отвагу»? Ого! Ну, рассказывай. И — все по порядку!

А я все ужасалась:

— Подумай только: ведь это случайно. Я могла — понимаешь, могла! — не встретить тебя! Мы искали свой полк. Но оказалось, что наш сталинградский полк снова возвратили в распоряжение прежней армии. Ну мы, естественно, тоже хотели возвратиться. Но вдруг узнаем: погиб полковник, заместитель комдива, бывший наш командир полка. Батя. Понимаешь? Мне он действительно как отец. И ребятам тоже. Ведь сколько воевали вместе! Один Севастополь чего стоит! Ну вот… узнали мы это, расстроились. И опять куда-то ехать, искать. Война идет, бои идут, а мы, получается, вроде бы увиливаем от боев. Вот и решили: давайте попросимся к танкистам. А получилось — к тебе!

Жизнь без тебя, даже на войне, была ожиданием нашей встречи. Но только сейчас понимаю я, каким было мое ожидание, как тосковала я и как счастлива теперь, когда ты — рядом.

Я смотрю и смотрю на тебя, а желание видеть твое лицо, глаза, руки, слышать твой голос все разрастается, и я уже боюсь, что тебя вдруг позовут или ты сам скажешь, что тебе надо куда-то идти. А я еще не нагляделась на тебя, еще до конца не поверила, что передо мной действительно ты. Это же чудо, чудо!

— Если бы не погиб наш Батя…

— Нет худа без добра, — спокойно произносишь ты, и улыбаешься, и целуешь мои руки.

— Да, — вздохнув, соглашаюсь я. — Для тебя наш Батя — просто командир, к тому же незнакомый. А для меня…

Я смотрю на твое лицо, на твои волосы, вглядываюсь в твои глаза, трогаю рукой твои ресницы, лоб, губы. Ты ли это? Седая голова. Складки у рта. Две глубокие складки прорезают лоб. И глаза вроде бы синее, чем прежде. В них исчез веселый, юношеский блеск, появилось что-то спокойное, ровное, уверенное. Ты кажешься мне многоопытным, мудрым. Подумать только: подполковник…

Я тормошу тебя, говорю, смеюсь. Но радость моя — как нераскрывшийся цветок. Она омрачена потерей нашего севастопольского командира полка. И все равно я счастлива: ты — рядом! Ты целуешь мои руки! И ты тоже счастлив, я вижу это!

— Люба, Любонька?! А помнишь, как ты приучала меня к стихам Маяковского? «Я волком бы выгрыз бюрократизм…» — басом начинаешь ты.

Я помню. Я помню все с самого-самого начала. С лета тридцать седьмого года. Помню: море, скала и ты на ней. Это было в самый первый раз. Неужели только тогда я увидела тебя впервые? А кажется, что знала всю жизнь…

Спрашиваю тебя об отце, об Алешке, который ушел на фронт днем раньше меня.

— Любонька, старшина мой, — жалобно прерываешь ты меня, взглянув на часы. — Через три минуты занятия с командирами рот и взводов. Ты в санчасти? Вечером, как только освобожусь, найду тебя, и мы вспомним наш с тобой Крым. Хорошо?

— Хорошо. Только прежде ты расскажешь мне про два своих минувших военных года. Все-все! И еще… — я задержала тебя, смущенно спросила: — Что это ты, подполковник и — комбат? Даже майор — редкое звание для комбата…

— Разве в этом дело, Любонька? Бить надо врага — вот что сейчас, главное! — Ты чмокнул меня в щеку и ушел торопливым и легким пружинистым шагом.

Я верю и не верю: надо же — случайно встретились на войне! Впрочем, только случай, наверное, и способен свести двоих, потерявших друг друга, на такой великой войне, какой была война Отечественная.

Ты рядом! И вечером мы будем вспоминать наш с тобой Крым. И я расскажу тебе, как держались мы под Одессой, как насмерть стояли в Севастополе, как били фашистов на земле Сталинграда. Но прежде всего, конечно, будешь рассказывать ты! Где был, как воевал. Я хочу, я должна знать про тебя все!

…Мне и сейчас кажется странным, что, вспоминая твои рассказы, я зримо, словно неотступно следовала за тобой, представляю каждый день, каждый час и даже минуту того твоего времени, когда мы были порознь. И вместе с тем забылось многое из того, что пережито и перечувствовано самой…

Наверное, это моя любовь заставила память перевести на язык картин и надежно сохранить все, имеющее хоть какое-то отношение к тебе.

По севастопольским боям я знаю, как нечеловечески больно и до ярости обидно собственное бессилие перед врагом, перед той жестокой несправедливостью, с которой фашисты напали на нас и движутся, движутся, убивая, уничтожая, грабя.

Ты рассказываешь, и я вижу поле предстоящего боя и бойцов, которые роют ячейки, траншеи, окопы, валят в ближнем лесу деревья, рубят ветки и снимают с земли дерн — для маскировки. И связистов, которые с катушками тянут линию на КП и к артиллеристам, а те копают орудийные ровики и щели, устанавливают пушки, подтаскивают и рассредоточивают в окопах боезапас, а рядом с собой укладывают снаряды для боя.

После боев на границе ваша дивизия только называется танковой. Вы воюете как стрелки, и лишь для этого — последнего — боя твоему полку выделили пять легких танков Т-70. Танкисты установили машины на главных, решающих участках и теперь вкапывают их в землю.