Соломон Марвич - Сыновья идут дальше

— Еле добились, где она, — обратился он к военному. — С прошлой войны лежит. Поржавела.

Военный что-то набросал на листке бумаги и указал парню место перед мешками с землей. Грузовики поехали туда, и там застучали топоры. Плотники стали сколачивать рогатки для колючей проволоки.

— Поржавела? — Женщина, ставившая знаки на мешках с землей, обернулась. — Для белопузых хороша и ржавая.

Чебаков разговорился с нею.

— Обрядили вы проспект, ничего не скажешь.

— Третьи сутки обряжаем.

— Ленин пишет, что не дойдет.

— Дойдет, так прямо на Новодевичье. Тут близко. Всегда там буржуазию хоронили. Нашего брата монашки туда не пускали.

— Боевая ты, гражданка. Все у вас такие?

— У нас в районе лютей меня есть. Я что! Мешки насыпаю. Вот бабочки мои, табачницы, те в отряд пошли.

— Женщинам лучше в сестры идти, — возразил Чебаков.

— Всё могут. Видите?

Тут же по улице и шагал этот отряд. Оркестр играл «Горы Урала».

Да, Урал, где уже отгремели бои, становился былью. Пусть взята мелодия из песни минувшей войны, но надо же было воспеть недавнюю уральскую быль, подвиги, которые совершены там, воспеть наивно, но вдохновенно, — время не ждало, а боец требовал хотя бы таких переделанных песен.

Шли по-разному одетые молодые женщины и совсем молоденькие девушки. Кто был в ватнике, кто в черном пальто, в кожаной куртке, в укороченной шинели. Сбоку шагали сестры с санитарными сумками через плечо.

— Музыка-то, музыка! — с некоторой завистью сказала женщина в косынке.

— Должно, в первый раз военную музыку под бабий шаг играют, — сообщил Чебаков.

— При Керенском бабий отряд был. Ну, туда одни вертихвостки набрались. А тут наши. Была бы я помоложе, сама с отрядом пошла бы. Тут мои бабочки биться будут. Ихние то знаки. — Женщина показала на мешки. — Нет, не видать ему Питера. Наши гранату и то бросать могут. Видишь, две с гранатами идут.

Эти две были совсем молодые девушки, коммунистки с дней летней партийной недели. Они взяли на себя смелое задание, о котором не знали ни женщина в косынке, ни Чебаков: если белые войдут за заставы, девушки должны будут уничтожить архив райкома партии и только тогда, если удастся, уйти.

За укреплениями располагали пулеметные гнезда. Чебаков поехал дальше. И еще больше, чем заставские улицы, его поразили переулки, выходившие на проспект. Их закупоривали камнями, мешками с землей. В сплошной стене зияли черные дыры бойниц. Сплошные стены стояли справа и слева.

«Этак ему и до бойни не дойти, — подумал Чебаков. — Родная земля зло дерется».

Навстречу попадались отряды в пешем строю и на грузовиках. Везли пушки. Шел автомобиль. Подрагивал несоразмерный, неуклюжий радиатор, спереди болталась ручка, которой заводили мотор. Немало послужил он прежней столице. Был он когда-то элегантный, последней, дорогой, марки, возил богачей и красивых женщин. Теперь он дослуживает свой срок, но по-другому.

Машина была увешана плакатами. Усатый, лысый, низколобый Юденич в кителе, который топорщился над непомерным брюхом, разъезжал по городу на старой машине; и Чебаков закричал вслед карикатуре:

— Вот так-то! А то на белом коне вздумал!

Грузовик Чебакова, обходя рытвины осевшей мостовой, обогнал женщин и мужчин, которые тащили ручные тележки. На тележках лежали кровати, табуреты, кадушки, в которых солят огурцы, половики, рогач. Рядом шли дети. Дети поменьше также поместились на тележках.

— Порожний едешь, так подвези, — окликнул Чебакова.

— Ты кто?

— Из районного Совета, — отвечает мужчина, одетый в шинель. — Я сопровождающий. А это переселенцы.

— Какие?

— На буржуйские квартиры везу. Сажаешь?

— Откуда они?

— Со Счастливой улицы.

— Где такая?

— За Путиловским.

— Чего же от Счастливой уходите, бабочки?

— Да уж Счастливая, — заговорили женщины наперебой. — Удавиться было на этой на Счастливой. Три всего дома-то на Счастливой. Дома-то вроде ямы. А назвали нас — Счастливая улица. При царе назвали.

Сопровождающий объяснял Чебакову:

— Сейчас рвут Счастливую на части. Заряд подложили. Это чтоб у Юденича прикрытия не было, если пройдет. Вот везу их в буржуйские квартиры. На Конногвардейский бульвар.

— Ну? Да это рядом с бывшими царями, — поразился Чебаков.

— Так сажаешь их?

— Как же быть?

Тут только Чебаков сообразил, что задержался с разговорами.

— Дело, понимаешь, у меня военное. Торопиться надо.

— Да по пути завезешь.

— Ну ладно. Клади вещи.

Машина пошла к центру города.

На бульваре остановились возле дома бордового цвета. У парадного крыльца лежали каменные львы.

— Интересно бы мне посмотреть, как ты их у буржуев поместишь, — с сожалением сказал Чебаков, — да ехать надо. Тащи узлы. В обиду их не давай. Буржуй, хоть и нет ему нынче закона, все одно цепкий. Вот мы у одной в Устьеве роялю для клуба взяли. Ничего была барыня, деликатная, а как роялю взяли, шла до самого клуба и выражалась нам в спину, что твой ломовик.

На площади возле Зимнего дворца неровной линией выстраивался полк. Ветер донес звуки марша.

— Раньше тут царская гвардия топала, — говорил Чебаков шоферу. — Во морды! Жира в кашу не жалели, только стреляй в своих.

— Теперь, слышно, гвардия у Юденича.

— Офицерье у него одно из гвардии. Ты не смотри, что наши в обмотках. Пускай и шинели третьего срока. Все одно разобьют.

И добавил Чебаков в который раз:

— Родная земля, брат, зло дерется.

Торцовая дорога посреди площади осела, медленно продвигался по ней грузовик. У правого крыла дворца стояли с винтовками люди в крестьянской одежде. Были среди них и парни, и пожилые люди. Из военной формы им выдали только фуражки. Чебаков на ходу крикнул:

— Го-го! Здорово, олонецкие!

— Верно, олонецкие. Ты откуда знаешь? — послышались голоса вразнобой.

— Рыбой от вас несет! Воевать, что ли, пришли?

— Белого финна били, Юденича — будем. Иди с нами, дед.

— А кто заводских кормить будет?

Они что-то кричали ему вслед. Чебаков уже несколько раз успел забыть о поручении, которое ему дал Дунин, — так поразил его преобразившийся город. Вспомнив о задании, Чебаков заботливо и опасливо ощупал документы, полученные от директора.

Так встречал Чебакова город, которого он не видел уже больше года. Город был пуст втрое против прежнего, пуст и тих. Но это была тишина грозной настороженности. Город собирал все свои силы.

Сколько раз он находил в своих людях силу, чтобы отстоять себя, революцию, новую власть, страну, будущее! В этом городе родилась защита революции — Красная гвардия, Красная Армия. Город был и авангардом, и резервом страны. И куда он только не устремлял свои отряды. Они освобождали дорогу к южным морям и дорогу на ставку. Они бились на подступах к столице с германской армией, когда случайный спутник революции, человек левой фразы и притом опаснейший оппортунист, сорвал мир. Они шли на далекий Алтай строить первые коммуны земледельцев. Они защищали Урал, Север и дороги на Москву. Они добывали хлеб.