Соломон Марвич - Сыновья идут дальше

Ленин знал чудесную силу города. Он обращался к ней всякий раз, когда перед страной открывалась небывалая по трудности задача. Он знал, что отказа не будет.

Полтора года тому назад, в голодную весну, началась переписка Ленина с рабочим Петроградом. В его письмах в предельно коротких словах прозвучало новое выражение воли рабочего класса. И рабочий Петроград сразу находил в письмах Ленина опорные слова и поднимал их как знамя. В письмах Ленина впервые было сказано о крестовом походе против кулака, о том, что борьба за хлеб — борьба за социализм. Письма Ленина, посланные после того, как враги сорвали план мирного восстановления родины, стали для рабочего Петрограда путевкой во все концы страны.

Город пустел, землю, на которой стояли дома, размывала вода, летом на улицах пробивалась трава. Полтора миллиона человек покинули город. В девятнадцатом году из каждой тысячи жителей умерло девяносто человек.

И все-таки оставалась неиссякающая сила. Казалось, никогда не исчерпают ее. Так же как и на Устьевском, много раз в этот год менялись на заводах партийные комитеты. На стене комнаты оставалась прощальная фотография — вооруженные люди-снимались перед отъездом на юг, на восток.

Где не висела такая фотография! Ее видели у Лесснера, у старого и нового, на Путиловском, у Айваза, на Семянниковском [17] Ныне заводы имени Ленина, имени Карла Маркса, имени Кирова. , на Устьевском. Человек тридцать — сорок. Они стоят в два-три ряда на заводском дворе у стены. Некоторые подпоясались военным ремнем. Одни уже обзавелись кожаной фуражкой, другие в кепке, а кто-то и в черной шляпе, похожий на учителя. Один сбрил усы, другой бережет их. И можно было сразу понять, кто прошел солдатом войну, кто только начинает войну. Многие держали оружие еще без должной сноровки. Самые молодые положили револьвер на колени и держат палец на спусковом крючке. В центре сидели двое-трое. Это были люди, которые в феврале семнадцатого года вышли из подполья, люди, которые строили первый заводской партийный комитет и собирали первый отряд Красной гвардии. И тридцать — сорок человек — их ученики, боевые, кровные друзья по февралю, по июлю, по октябрю семнадцатого года. Часто фотография была последней памятью об ушедших. Кровная дружба оставалась нерушимой и в боях, и на пороге смерти. В комнате собирался новый комитет. Но и его звало ленинское письмо. И бывало, что на фотографию ушедших в эти три года смотрели одни заводские сторожа.

К весне девятнадцатого года в городе оставалось пять тысяч коммунистов. Наступили дни, когда в рабочих районах объявили, что партия открыта всякому, у кого есть решимость отдать ей жизнь. Эти дни назвали партийной неделей. Партийная неделя дала городу восемь тысяч новых коммунистов.

Коммунисты, старые и новые, и близкие им люди рабочих районов составили защиту Петрограда.

Угроза нарастала с весны. А летом, когда промедление становилось роковым, открылось, что у руководителей города нет надежного плана обороны. Было принято решение, продиктованное внутренней дряблостью этих людей, безверием, слепотой, которая мешала им разглядеть то, что видел из Москвы Ленин, — источники новой силы в рабочих районах Петрограда. Они нашли лишь один выход: вывезти заводы и взорвать корабли Балтийского флота. А это означало впустить врага в город. Ленин решение отменил. Другое решение вступило в силу.

В немногие дни рабочий Питер собрал новые отряды вооруженных людей.

За дверью дворянских квартир, в богатых прежде домах на центральных улицах города притаилась запасная колонна белой армии. Она уже начинала вылазки. Был поднят мятеж на Красной Горке, обстрелян Кронштадт. И в самом Петрограде оказалась спрятанная сила врага. Рабочие отряды Питера начинают обход богатых домов на центральных улицах города. Они находят шесть тысяч винтовок, патроны, пулеметы, пироксилин, а во дворе одного посольства полевое орудие. Запасная колонна уже готовилась выйти на улицу, и в этой боевой готовности была схвачена рабочими Петрограда.

Осенью белые снова двинулись на Петроград. Но час за часом город собирал и увеличивал свою чудесную силу. Она уходила за заставы и сливалась с полками Красной Армии.

Рабочие улицы были полны решимости. И снова в руководстве города нашлись люди, которые предложили роковой план защиты. Если враг мал числом, говорили они, то он не выдержит уличного боя. В большом городе сами собой распылятся его отряды. Так же, как в Бресте, предлагалось отдать твердыню революции на волю слепой случайности. Это могло стоить и города, и огромной крови.

Гибельный план обороны мог возникнуть только у тех, кто не видел того, как растет, пусть в муках и немыслимых жертвах людей, государство нового типа, кто не слился с новой родиной и всеми помыслами был в старом, навсегда оставшемся позади, революционном опыте. Для них не было ни молодой, каждый день укреплявшейся армии, ни окончательной воли рабочих районов Питера. Люди, с первых дней Октября ожидавшие только того, чтобы появились рабочие баррикады одновременно или с самыми короткими промежутками в Берлине, в Париже, в Мадриде, в Афинах, в Шанхае, в Сант-Яго, в Иоганнесбурге, и в девятнадцатом году видели для Петрограда лишь одну диспозицию боя — баррикады внутри города. Страшная, безысходная диспозиция…

В частях Юденича собиралась автомобильная колонна палачей. Ей вручили список людей, который передал из Петрограда пробравшийся на радиостанцию шпион. В списке были имена лучших людей рабочего класса, одним из первых — имя Максима Горького. Автомобильная колонна должна была первой войти в город и уничтожить их. Эти люди будут выведены на улицу к подворотне и там убиты и там же брошены. Домовые комитеты бедноты должны их убрать — это будет последняя работа домовых комитетов. После этого войдут другие колонны, и потом уже можно пригласить иностранных дипломатов и журналистов.

Но рабочий город не отдавал свою твердыню во власть случайности. Он знал о решении Ленина: Петроград в опасности — Петроград отстоять. По гудку тревоги остановилась работа. Каждый район собирал силы для ответного удара. Люди получали оружие, патроны, наскоро повторяли те приемы боя, которые знали прежде, или наскоро им обучались.

Рабочий Петроград выходил за стены города, чтобы вместе с Красной Армией принять бой не в городской черте, а на подступах к великой твердыне.

Чебаков на одной из улиц увидел человек десять знакомых ему людей. На углу стояли устьевские подростки. Они смотрели по сторонам и о чем-то переговаривались.

— Сморгонская гвардия, вы тут что? Садитесь ко мне. Айда домой!