Соломон Марвич - Сыновья идут дальше

На допросе Никаноров, почуяв, что дело обернулось всерьез, рассказал начистоту. Бродя по дворам завода, он открыл, что нефть и масло берегут плохо. Лет пять подряд вода в канале стояла чистой — нефти на заводе не было ни капли. А потом она снова постепенно стала мутнеть.

С год тому назад налили полные баки, и опять нефть попадает в канал. Так было при генералах, когда Никаноров стоял у ворот, так и теперь. И Никаноров подбирал нефть и масло ковшиком с поверхности.

— Все норовишь на дуринку прожить? — донимал врага Чебаков. — Генеральскую шихту забыть не можешь? Сапоги да бушлат в шихте?

— Кому от этого убыток, что я на ялике ездил? — хмуро откликнулся Никаноров. — Сами не берегли добро, чего ж не попользоваться.

— Ялик где взял?

— Да там он у вас забытый стоит. — И зло добавил: — Не доломали в голод.

— Засыпался, брат, новый хозяин на дуринку долго жить не даст.

Тяжелыми глазами посмотрел на него Никаноров.

— А чтобы зря пропадало — новый хозяин позволяет? Скажи новому хозяину — пускай хорошо заплатит, догляжу. Уж Никаноров-то доглядит.

— Видать, на базаре тебя налогами прижали, что сюда запросился. Нельзя тебя сюда брать! Обокрадешь завод, — кричал Чебаков. — Твоего тут ничего нет — ни в земле, ни в воде. Все наше. Воздух — и то не твой. Нет тебе у нас места.

— Ты от кого говоришь-то? — Тяжелая злоба поднялась в Никанорове. — Хозяин какой!

— Хозяин и есть! — Чебаков деловито осведомился: — А масло и нефть куда продавал?

В двух устьевских церквах в неугасимых лампадах горело масло, подобранное Никаноровым на воде. Горело в соборе у Пасхалова, горело в церкви на кладбище. Шло оно и в городские церкви. Попы отговорились незнанием. Масло покупали за наличные, а откуда оно, им ни к чему. Никаноров не стал выдавать попов. Присудили его к двум годам тюрьмы. Потом его снова видели в поселке. От корня он не хотел уходить.

Вскоре после того, как окончилась гражданская война, Адамов поехал на юг лечиться грязями. Вернулся он такой поздоровевший, что все поздравляли его. Он почти свободно ходил.

— Анатолий Борисович, милый мой. — Дунин обнимал его. — Да это ж подарок заводу. Я врачам напишу от всего коллектива.

— Нет, вы на это поглядите, а! — весело смеялся Адамов. — Каково! Не падает!

Он вынимал обыкновенный карандаш и поворачивал его в пальцах. Воспоминание о тонюсеньком карандаше, который в опустевшем Петрограде искал для него Дунин, было им близко обоим.

— Я теперь не только инженер, но и человек.

— Все знаю. Зовите в гости. Уж так я рад за вас. Когда же в гости-то, а? Пирог принесем.

С Адамовым приехала дородная черноволосая женщина в пенсне. Она сразу же завела знакомство в поселке и рассказывала, что она по образованию фельдшерица, а по знаниям не уступит врачу. Ее заботам Анатолий Борисович обязан тем, что к нему вернулось здоровье. Она его пожалела за одиночество, потому и согласилась переехать сюда.

Но в гости к себе Адамов не звал.

Весной дородная женщина неожиданно уехала. Она увезла с собой все ценные вещи Адамова. Увезла даже круглый барометр-анероид. И это особенно было обидно Адамову. Давно уже установилась постоянная связь между болезнью, которая снова после перерыва возвращалась к нему, и барометром. Каждое утро Адамов, сказав: «Ну-с, повзаимодействуем», — постукивал сухим пальцем по стеклу, и деление, перед которым останавливалась стрелка, говорило ему, почувствует ли он хоть немного в этот день свои ноги или будут они волочиться позади палок, тяжелые, чужие.

Адамов никому не сказал ни о вещах, ни о барометре. Хотел было поделиться с Дуниным (только о разлуке, ни о чем больше) и уже приготовил он фразу: «А вы знаете, мы разладили с Олимпиадой Георгиевной, она уехала», — но не получилось.

Дунин видел, что это был жестокий удар для Адамова.

Прасковья Тимофеевна рассказывала:

— Ходит по рынку, как фря. Все не по ней. На товар не пальцем, а зонтиком показывает. Ни на кого не глядит. Ну, это ладно. Только бы о нем заботилась. А что вышло? — Прасковья Тимофеевна начинала горячиться. — Видели же вы, с какими она чемоданами на станцию поехала? Все подчистую вывезла. А вы ей еще лошадь дали.

— Он же просил.

— Он просил! Чего Никаноров не отобрал, так она на это лапищу наложила. Вот ненасытная. Тут бы вы ей, голубушке, — открой чемоданы!

— Да что ты! Что ты! — с досадой возражал Дунин. — Ему-то каково было бы? Он же сам ей все отдал.

— Ну чего вы раньше смотрели? Вы бы по-приятельски посоветовали. Есть же тут вдовы с войны, добрые, хорошие.

— Ну как к этому подойдешь? Он же интеллигент.

— Проще надо было, душевнее. Он ведь один-одинешенек.

В ее словах была правда. И Дунин задумывался — как же помочь Адамову? Теперь с этим было сложнее, чем в гражданскую войну. Тогда пришла к нему домой жена красного директора, подоткнула подол, да и вымыла полы, убрала квартиру. Теперь для него надо сделать большее. А что?

Другой барометр висел на месте прежнего. А у Адамова то оживали ноги, то опять приходилось нести его по лестнице в кабинет. Ему приносили паспорта новых станков, и по ним он видел, что после войны за границей еще дальше ушли вперед. На его ночном столике лежали журналы на трех языках — старый, полувековой «Stahl und Eisen», в котором писал еще профессор Чернов, незнакомый прежде «Usine», толстенький «Iron Age» [23] «Сталь и железо» (нем.) , «Предприятие» (франц.) , «Железный век» (англ.) . . Приходили солидные, добросовестные журналы, бесстыдные, рыночные, в которых не отличить было статьи от рекламы.

Лежа вечером в постели, Адамов читал о легированных сталях — с молибденом, с цирконием, с титаном, о резцах и инструментах из этой стали, о мостах, которые не ржавеют, даже не окрашенные. Это уже не прежняя сталь, которая часто зависела только от наследственного мастерства человека, который варит ее. Сколько в этом наследственном мастерстве было предрассудков и даже темного своеволия, хотя к унаследованному прибавлялся свой личный опыт. Это уже не вчерашний металл, а сталь послевоенной техники, в которую властно вошла наука. Не на глазок определяют минуту, когда можно выливать сталь, и не нужна ложка, которой сталевар берет свою пробу (глазок и ложка живут от сотворения стали), а экспресс-лаборатория, которая через пять минут представит точный анализ. Но у нас таких лабораторий еще нет.

Читал он о том, что чугун плавят в электрических печах и что выпущен такой чугун, который заменяет сталь. Инструмент уже не делают, как прежде, целиком из дорогого сплава — сплав идет только на режущую, на рабочую часть.

А сколько на заводах появилось немых помощников, которые заменяют и глаз и внимание человека! Никому не видный элемент управляет прокатным станом. Механический контролер дает сигнал резким звонком о том, что в станке произошло отклонение диаметром в одну десятую волоска.