Соломон Марвич - Сыновья идут дальше

— Даешь сюда ваше доверие! — закричал кто-то из матросов.

Так они называли шелковое знамя эсеров, на котором было написано о доверии правительству.

— Шелка не пожалели. На наше знамя напали, так вот вам память о доверии.

Во время свалки Буров неожиданно увидел Буянова. Буянов — откуда он взялся? — помогал большевикам. Он-то и отбросил человека, который схватился за древко большевистского знамени.

— Буянов! — крикнул Буров. — Да ведь по земле ты с ними.

— По земле, да не по министрам, — крикнул в ответ Буянов и исчез в толпе.

Но на этом не окончился бурный июньский день.

Вернувшись из города, они в поселке возле станции наткнулись на спешенную сотню казаков. Угрюмого вида сотник держал речь. Он напрягал голос, будто подавал команду:

— Армия сегодня перешла в наступление. Есть известия, что взяты орудия и пленные. И знамена. Этого давно уже не было. А в тылу измена. Так выучим же тыл. Хлеба мало? Будет еще меньше. У меня в казармах лишних пятнадцать тысяч пудов хлеба. Если снимемся, то с собой не повезем. Но ни зерна не дам посаду. Не дам, пока не бросят большевистские штучки. Подайте мне живого большевика — разорву на куски.

В один миг Дунин очутился перед сотником.

— Я и есть живой большевик, — вынул билет и помахал им перед носом сотника. — Ну, рви!

Он с любопытством и без всякого страха смотрел на казаков. Он хорошо помнил пятый год и видел, что не те теперь казаки. Три года войны и Февраль не прошли бесследно для них. Раньше такому сотнику достаточно было приказать, чтобы казаки разогнали рабочих, а теперь придется уговаривать, да и удастся ли уговорить?

Сотник сопел как лошадь, которую остановили на скаку.

— Не веришь, ваше благородие? — Дунин встал перед ним. — Тогда я поговорю. Хоть здесь, хоть в казарме у тебя.

Глаза у Дунина заблестели. Он закричал:

— Пойдем в казарму! Один на вас всех буду. Тогда поймешь, что есть такое живой большевик. Тут со мной рабочие, а там один буду. Товарищи рабочие, прошу, как товарищ, не ходите за мной.

Двинулись к казарме. Дунин смешался с казаками. Был он им по плечо. Казаки на него смотрели без всякой неприязни.

— Ящик мне какой поставить, чтоб видней был.

Принесли табуретку.

— Ваше благородие, — начал Дунин, — условимся насчет спора. Сейчас я у вас в казарме. А завтра вы один на завод придете говорить. Идет? Сейчас я вас, господин сотник, раздену до нитки, а потом опять одену. Пусть казаки видят, из чего вы состоите.

Бородатый урядник рванул рукоять шашки.

— Ты в казарме, а не на толчку! С сотником баешь, не с сидельцем.

По казарме пошел гул.

— Пусть говорит. Говори, как обучен. Нечего там. Не придирайся!

— Товарищи казаки!

— Товарищей знаешь в каких домах ищи, — не унимался урядник. — Я скажу…

Ему не дали досказать.

— Урядник. На конюшню выведем. Мы человеку слово дали, что слушать будем.

Ну разве это те казаки, которые заслужили дурную славу в пятом году?

— Что касается домов, насчет которых тут урядник кричал, то знаем, что в городах солдаты, да и вы в затылок возле таких домов стоите. Офицеры — те, конечно, почище устраиваются, — начал Дунин.

— Верно! Верно! — заговорили вокруг. — С милосердными сестрами.

— Так насчет сотника. У вас лишних пятнадцать тысяч хлеба, и заводу от него ни мякины. Но чей будет хлеб? Сотников? Если сотник и будет такой добрый, что повезет его на базар, так даже сам в мешки не насыплет. Вы насыпать будете. А мешок сотник дал? Баба шила. Может, рядовая казачья жена. Может, до боли в глазах штопала. А жена сотника будет ходить вот тут и указывать, как насыпать, кому почище, кому со шварой. Так все в мире делается. Откуда хлеб? Сотникова семья не пахала. Батраки пахали. У вас в области Войска Донского я не был. Но правда одна, что для вашей земли, что для Лондона.

Снова одобрительный гул.

— Ну, скажите, все у вас живут богато? У одного из тысяч паркет стелили? У одного в дому тесаный пол, а десять в хате землю утоптали, чтобы ровней была. Так у вас или не так, товарищи казаки?

— Та-ак, — выдохнула сотня.

— На войну все в охотку шли? Крестов надавали вам больше, чем пехоте. Вижу, у многих кресты. Да Георгии с чего — с охотки или с отчаянства? Не знаю, пошли б вы или нет, коли сказали б вам тогда, что на три, на четыре года из дому ведут. А мы, большевики, говорим, что ни одного дня больше крови не лить. И если б власть Советам — завтра же мир. Если б власть Советам, то сотник пятнадцати тысяч хлеба у себя не держал. Сотник насчет чужих трудов не думал. В детстве сказали: так бог создал. Вот погоны сияют на плечах. Всех вас видней. Тоже бог? Хоть золотник металла, а нужно для погонов. Иди рабочий в рудники руду доставать. Лезь в шахту, чтобы уголь достать, на чем металл плавить. А шпоры?

Сотник стоял багровый. Он никогда не задумывался, откуда у него погоны и шпоры.

— А гимнастерка? Вы овец гоняли, стригли? Ты, английский рабочий, делай машины. Ты, фабричная девчонка, становись ткать. Будет сотнику гимнастерка. Если бы не мы с вами, сотник голяком ходил бы. Так кто ж теперь бандит выходит, кто на ком уселся?

Дунин возвысил голос. И голос звучал требовательно:

— Кто из вас, товарищи, за мир?

И вся сотня подняла руку.

— А кто за то, чтобы землю у помещиков даром взять?

И опять все дружно подняли руку.

— Так это же по-нашему! — закричал Дунин. — Ходили вы, а не знали.

Он повернулся к сотнику.

— Ну, теперь, ваше благородие, рви на куски живого большевика. Хочешь, здесь рви, хочешь на завод приходи рвать.

Когда Дунин рассказывал об этом в комитете, Лапшин поморщился:

— Ну, зря ты шкуру под шашку ставил. У казаков теперь и веса нет. В пятом годе его растеряли. Как были звери, так и живут.

— Звери, когда руку за мир подымают?

— Сегодня-то подымают. А завтра?

В последнее время Лапшин не раз говорил о том, что произойдет завтра, и говорил с тревогой.

Дедка и на этот раз поддержал Лапшина:

— Конечно, зря на дуэль с сотником ходил. Моя бы воля, я бы этих казачишек всех под ноль подстриг. Всем бы памятку за пятый год поставил.

Он с удовольствием рассказал о том, как на стоянке судов в Новороссийске матросы на берегу подрались с казаками и казакам сильно досталось тогда.

Уже два месяца как работал завод. Тот, кто завод знал давно и глядел внимательно, на каждом шагу замечал особые перемены.

Инженеров в цехах вовсе не было видно. Если опаздывали подвезти уголь, шихту, никто из них не бежал к телефону. Падало давление пара, еле вертелись шкивы — никто не выходил из кабинета. Березовский пропадал в столице.

Приезжая, Березовский собирал военных инженеров. Инженеры с большими чинами ненавидели его за то, что он так быстро опередил их по службе. Инженеры помоложе завидовали ему.