Соломон Марвич - Сыновья идут дальше

— Как будто бы встречались с вами, товарищ?

— Зимой к нам на завод приезжали. Тогда вы еще не министр были.

— А, да. — Министр внимательно оглядел Дунина. — Помню…

Это было в ноябре 1916 года. Зал был полон, но не потому, что устьевцев интересовал царский заем. Пришли посмотреть депутата Думы. А главное — ждали, что выступят большевики, — об этом шли слухи.

Шингарев старался говорить попросту:

— Врага бьют и дубьем, и рублем.

И как он далек был от людей, перед которыми выступал!

Дунин отвечал ему:

— Генеральского дубья много. Только бьют-то этим дубьем нас, господин депутат.

Депутат смутился:

— Я не собираюсь защищать всех генералов. Я приехал говорить о рубле, который совершенно необходим для победы. Как ни глядеть разно на вещи, а надо знать, что без жертв нет победы. Рублем пожертвовать легче, чем жизнью. Вы, господа, работающие в тылу, должны это сознавать.

— А товарищами легко жертвовать?

Депутат не сразу понял:

— То есть как товарищами?

— Вашими товарищами по Думе. Пять наших депутатов — народные представители. Ведь Дума отдала их жандармам.

— Господа, это больной вопрос. — Шингарев заметно смешался. — Отнюдь не каждый член Думы одобрил это…

Это было немногим больше полугода тому назад. Министр земледелия спросил Дунина:

— А скажите, товарищ, тогда это имело для вас последствия?

— Вскоре меня арестовали.

— Та-ак, товарищ…

Помолчав, министр добавил:

— Вот если бы тогда царская власть не наделала бы глупостей, преступных глупостей, то не было бы теперь ни затруднений, ни крайностей.

Дунин спросил:

— Когда же это?

— Да с год тому назад.

— Ответственное министерство? — прищурился Дунин.

— Да, я это хотел сказать. — Министр заторопился окончить разговор, становившийся острым.

Этот низенький человек, всего-навсего рабочий Устьевского завода, правда, один из тех, кого можно считать рабочими главарями, говорил ту правду, которую Шингарев скрывал от себя.

Дунин покачал головой:

— Нет, не разрядило бы оно. Столько всего накопилось! Не удалось бы пар спустить.

Уже должен был начаться митинг, как к столу подошел невзрачный колонист. Он вел за руку другого, также невзрачного человека. Тот слегка упирался. За ними медленно двигался молодой грузный мужчина с закрученными усиками. Ожидающие встретили их легким хохотом — очень уж забавными казались они трое. Улыбнулся Дунин, улыбнулся Шингарев.

— Ах, это Франц. Шутник… — послышались голоса. — Нет, право, в голове не хватает… Господин министр, это Франц, он немного дурак… Всякие глупости делал… Может быть, выгнать Франца? Нет, пусть Франц говорит… Франц вовсе не дурак. Вы заели Франца… Кто это заел?… Брат Иоахим заел, и вы заели… Говори, Франц…

В колонии сыздавна существовал закон: двор и землю наследовал старший сын, а младшим ничего не доставалось.

Франц начал говорить. Он был знаком Дунину: в поезде ругал евангелистов и, встречаясь с Дуниным, каждый раз просил: «Приходите в колонию». А сегодня дал знать, что туда на митинг приедет министр земледелия.

— Нас три брата, — начал Франц, — старший Иоахим, я — Франц и Авель. И я хочу, чтобы добрые люди и чтобы вы, господин министр, судили меня и Иоахима.

Иоахим уставился в землю. У него подслеповатые глаза, он низкого роста, худ, в огромных сапогах. Грязный воротник и шейный платок потемнели от пота.

— Какой суд? — забормотал Иоахим. — У нас митинг. Ты мешаешь, Франц.

— Какой такой суд? — закричали старики.

— Пусть говорит Франц!

— Нас три брата. Авель не хочет землю.

Авель на голову выше братьев. Рукава пиджака ползут вверх — им не совладать с мускулами Авеля. Авель сплюнул, показал золотой зуб, хлопнул зеленой веткой по желтым крагам и сказал:

— Земли мне не надо. Я боксер.

— Авель отказался. А мне надо. Я хочу на земле р-р-работать.

Старики вынули изо рта прокопченные трубки и продолжали кричать:

— Франц, что ты хочешь? Ты хочешь, чтобы все у нас погибло? Так всегда здесь было — старший сын имеет землю.

— Старший сын имеет землю? — Франц медленно обвел всех глазами. — Иоахим имеет всю землю потому, что он раньше вылез…

— Фуй, что за слова, Франц! У нас господин министр. Прогнать Франца.

Министр земледелия сделал неопределенный жест рукой.

— Иоахим имеет всю землю? А Франц? Что имеет Франц? Франц работал всю жизнь. А ты, Иоахим, бегал по докторам, говорил, что больной. Потом ты торговал. Ты имеешь землю, три симменталки, два першерона, косилку, сепаратор и меня, батрака. Что я имею? У меня нет жены. Ты отдашь за меня дочку? — обратился он к длинному старику. — Не отдашь. Я батрак.

— Стой! Я буду говорить, — вмешался Иоахим. — Кто виноват, Франц? Нас три брата. Авель ушел в город.

— Земля мне не нужна. Я боксер, — повторяет Авель, хлопая веткой по крагам.

— Тебе нехорошо было, Франц? — продолжает Иоахим. — Но вот война. Кто хотел, зарабатывал большие деньги. Ты мог зарабатывать и покупать землю. Тут недалеко. Под Суйдой есть дешевая земля. Ты зевал.

— Я работал! — надрывался Франц. — Я работал!

Дунин наблюдал за Лапшиным. К нему подошел министр. Должно быть, они сговариваются насчет порядка митинга. А Лапшин… Черт его знает, что за человек? Стоит довольный, будто ему что подарили, вытянув шею, как половой. Улыбается, сияет и пускает в оборот слова посложней.

— Да, да… Все будет в соответствии с регламентом. Вам полчаса, нашему полчаса.

Но министр говорил долго, больше получаса:

— Я не в претензии на товарища Франца за то, что он отнял у нас время. Я слышу в его словах вопль о справедливости. Таких воплей мне приходилось слышать множество. Я слышал их и здесь, и в Средней России, где я работал обыкновенным земским врачом. Я писал об этом, но это, полагаю, неизвестно присутствующим. Нет, я отвергаю тот путь, который старший брат указывал Францу. На войне честные люди не зарабатывают. Правительство, если крайние элементы не будут ему мешать, сможет пойти навстречу честным людям. И обязательно это сделает. Земельный вопрос — наболевший вопрос. Говорят о передаче земли без выкупа. И кое-где уже были насильственные акты со стороны крестьян. Но насилие всегда ведет к анархии. Это другая сторона болезни, еще более страшная. Я напомню недавние слова одного члена Государственной думы, владеющего землей: «Мы согласны быть нищими, но у себя на родине». Земли, которые нужны Францу, есть и здесь, возле Суйды, и в просторах юга, Сибири. Но принцип справедливости не должен быть односторонним. Надо установить справедливый выкуп за землю.

— Платить за землю? — Франц вскочил.

— Правительство поможет вам в этом. Считаете вы возможным ограбить человека, который добровольно соглашается на нищету? В Мценском уезде, Орловской губернии, такой грабеж успел состояться. И что же? Земля осталась незасеянной.