Соломон Марвич - Сыновья идут дальше

Помнят ли Волчка в квартирах этих домов возле Марсова поля?

Июль… Ребята стали сразу серьезней. Но август… Неужели они были когда-то зелеными юнцами? Такой, каким Волчок стал теперь, мог бы до войны руководить подпольной организацией на большом заводе.

— Да что вы, ребята, — удивлялся Родион, — будто университет после июля прошли? — И добавлял: — И у меня был свой университет… на Выборгской.

Так он называл Шестой съезд партии, на который его выбрали делегатом.

Волчок, встревожившийся только в первую минуту, уже привык к тому, что в этом доме будет устьевский военно-революционный комитет, и прикидывает взглядом, где надо поставить полевой телефон, где будут дежурить красногвардейцы и сколько их понадобится.

В Смольном Родиона предупредили:

— Корнилов двигает корпуса по Варшавской магистрали. Но может со Дна послать часть на Бологое. Тогда пойдет и по Николаевской.

Устьевский — последний завод, выдвинутый на Николаевскую. Если Корнилов пойдет по Николаевской, устьевцы должны будут принять бой первыми.

Когда пришло известие о корниловском походе, выставили караулы на железной дороге у мостов. Понтонным батальоном командовали уже не офицеры, их как-то незаметно устранили. Любикову было приказано безотлучно находиться в батальоне. Понтонщики минировали мосты, выставили вперед пулеметчиков. В заводском комитете теперь сплошь сидели большевики. Они могли в любую минуту вывести за ворота броневые машины.

Отряд Красной гвардии вторые сутки стоял под ружьем. Домой не отлучались. Каждые два часа люди ездили в Смольный и назад.

И теперь уже всем честным людям стало ясно, что только заводы, только партия, которая вела их, могли избавить страну от диктатуры генералов, от бесцельного кровопролития. В минуту растерянности это понял даже временщик, стоявший во главе правительства, но ничему не научила его и минута просветления. Через два месяца, находясь за пределами столицы, он послал войска против той силы, которая принесла спасение стране, затратив всего несколько часов на то, чтобы остановить начинавшуюся гибельную гражданскую войну — гибельную потому, что партия Ленина еще не была у власти.

Когда в Устьеве узнали о том, что путиловские отряды вышли к Александровке, а корниловские войска подошли к Луге, все побросали работу. Многие прибежали в милицию. Они окружили Берга:

— Выдавай винтовки! Где они у тебя? Револьверы давай!

Старик растерялся:

— Нам только сабли отпущены.

— Были же винтовки. На постах стояли с винтовками. Мы же помним.

— Товарищи… — Берг не мог продолжать, он расплакался, но минута была такая острая, что на это не обратили внимания.

Козловский, оказавшийся тут же, вскочил на стол. Эта речь была его последним выступлением перед массой.

— Товарищи, — торопился Козловский, — Корнилова надо отразить. Но будьте оч-чень осторожны, есть среди нас экстремисты. Не выплесните с ванной и ребенка.

— Какого ребенка? Хоть теперь говори напрямик!

— Это иносказательно, товарищ. Ребенок — это демократическая власть, которая ведет нас к справедливому миру и светлому будущему. Мы призываем вас защищать Временное правительство.

— Оно позвало Корнилова! — крикнул Дунин.

— Ложь! — Козловский тряс кулаками.

Его стащили со стола.

Дунин догнал Дружкина, который спешил выйти на улицу, и схватил его за рукав:

— Ну — оружие против генералов в нужный момент… Вот он, нужный момент. Где оружие? Где оно, оружие? Помнишь, что ты говорил ночью у фонаря?

Дружкин отшатнулся.

— Что ты знаешь, Дунин?

— Знаю, что милицейские винтовки и то куда-то дели. Куда? Отвечай нам!

Дружкина окружили.

— Никуда мы их не дели.

— Врешь! На постах мы стояли с ними, а потом селедки [9] Селедки — шашки полицейского образца. вместо них дали.

— Разоружили вы нас.

— Не выпускай его, покуда не скажет!

А Берг сидел у себя, всеми забытый в эту минуту.

Дружкин наконец решился.

— Мы их сдали… организованно… на фронт… А… то тут лишняя стрельба… бывала… Так чтобы не было возбуждения… и чтоб фронту… И винтовки-то были старенькие.

— Старенькие фронту? Все врет он.

— Подлец! — Буянов бросился к нему. — Все вы подлецы. Мазуренки проклятые! [10] Прапорщик Мазуренко, командир сводного отряда, приезжал в Петроград после июньских дней отбирать оружие у Красной гвардии. — кричал Буянов.

— Видишь, Леня, даже от тебя скрыли, — успел сказать Дунин.

В разорванной куртке, Дружкин пробился к выходу, юркнул в дверь и огородами побежал домой. На улицу он побоялся показаться. Густая толпа стояла у заводских ворот.

Два броневика с завода шли на соседнюю станцию. В броневиках сидели Чернецов, как самый опытный в военном деле, Волчок и красногвардейцы. Поехал с ними и Любиков.

Броневики поспели вовремя. На станции стоял прорвавшийся окольными путями неполный эшелон корниловцев. Чернецов поставил броневики так, чтобы держать вагоны под прицелом. Он, и Волчок, и Любиков вошли в штабной вагон.

— Зачем вы приехали? — спрашивал офицер.

— Вы-то зачем?

— Об этом знает верховное командование, — офицер начинал раздражаться. — Много у вас на заводе таких? — Он указал на машины.

— Хватит.

— Какого полка? — Офицер поглядел на георгиевский крест Чернецова.

— Не вашего, — запальчиво ответил Волчок.

— Так слушайте. Сколько бы ни было у вас машин, они вам не помогут. А вы, вольноопределяющийся, что тут делаете? Унтер и вы — всё командование?

— Ну, вам и генералы не помогут, — усмехнулся Любиков.

— Да? Тогда посмотрите на карту. Вы в мешке.

Первый раз в жизни Волчок видел военную карту, и ее показывал враг.

— Сегодня к вечеру столица будет занята вот отсюда, — офицер показал на Варшавскую магистраль. — Видите столицу? Вот Нева. Вы будете отрезаны от столицы, и от Невы, и от Мариинской системы, не получите ни хлеба, ни угля, никаких грузов. Завод остановится. Что вы тогда будете делать с вашими броневиками? Покоритесь — голова на плечах останется.

Чернецов сделал знак — он, Волчок и Любиков поднялись.

— Теперь о вашей голове подумайте, — сказал Волчок, еле сдерживаясь. — Надо нам с вами показаться наружу. Пойдемте.

— Зачем?

— Так условились с ребятами. Если через пятнадцать минут не покажемся, они вас обстреляют.

— Но ведь вы со мной?

— Они откроют огонь по другим вагонам, и вы будете в ответе.

Офицер покорно вышел с ними на площадку.

— А теперь вы должны уйти отсюда. Паровоза вам на Питер не дали? Обратно дадут. Мы распорядимся.

Спустя несколько минут вагоны прошли мимо броневиков в обратную сторону.

Глубокой ночью у комитета на Царскосельской зафырчал грузовик с потушенными огнями. Выносили тяжелые ящики. Анисимовна до утра перетирала винтовки.