Соломон Марвич - Сыновья идут дальше

— Эх, окна придется открывать! А не надо бы это сейчас. Совсем оно лишнее.

— У меня фонарь карманный. Из комитета дали, — успокоил Волчок.

В ларях лежала пыльная картошка. Острый запах гнили шел из капустной бочки.

— Небогатая торговля.

— Ничего, скоро будет побогаче.

Да, это был рабочий кооператив, незаметный, недавно открытый, каких немало в заводских районах столицы. Но у этого на боковой улице Охты было с лета особое задание. И выполняли его люди, которые были проверены партией в трудных делах. В небольшом полутемном помещении с лета хранилось оружие, которое удалось сберечь после июля. Стоглазая рабочая охрана была у кооператива — люди, которые, казалось, шли по своим делам, смотрели за каждой машиной, за каждым новым человеком, появлявшимся здесь. Так оберегали затерявшийся среди охтинских улиц маленький дом с вывеской «Рабочий кооператив».

Они прошли в заднее помещение магазина. Тонкий луч скользнул по полкам. Фонарь осветил длинные ящики. И на вид, и на ощупь они были очень тяжелы.

— Сюда-то мы и свозили в августе, — вспомнил Волчок.

В конце лета Буров послал его помочь сестрорецким рабочим спрятать на Охте винтовки.

— Вы свозили, а мы до того тут так дрались с меньшевиками, что они и не понимали. Обалдели вконец. Говорили: на улице вам в июле нахлопали, Ленин скрывается, а за лавку до крови деретесь. Крупу, что ли, в ленинском духе продавать будете? Будем, говорим. Не знали они, к чему нам кооператив. Всех своих провели в правление. Картошку и ту наши вешали. Ночной сторож и тот наш верный дед.

Это рассказывал товарищ из ремонтных мастерских, что на Охте. Ночной сторож, костистый старик, сидел тут же в тяжелом тулупе. Он выходил наружу, прислушивался, не тарахтят ли грузовики.

— Вот кооператив и пригодился. Сохранили.

— А нам эсеры предлагали винтовки сохранить, — сказал Волчок.

— Эти сохранят, — гукнул из тулупа сторож. — Как же! Верил я им до того, как людей на убой погнали. Тогда к большевикам подался.

Через полчаса подошли грузовики. Сторож похлопал рукой по ящику. Раздался стук как от молотка.

— Чтоб для дела пошли они у вас, снетки. За меня заплати. Кабы не это, сам заплатил. — Сторож скинул тулуп, и все увидели, что рука, которой он хлопал по ящику, была с железным крючком на конце. — От Скобелева из Геок-Тепе привез, — объяснил он. — За руку мою заплати.

— Да уж за все заплатим, дед.

— Ну, счастливо. — Однорукий старик стал запирать лавку. — Скоро опять открываться, а чем торговать? Ругаться будут бабочки, а мы чем виноваты?

Наглухо закрыли ящики брезентом. За мостом грузовики повернули в разные стороны.

Волчок ехал по пустым улицам столицы. Шли сменяться караулы. Сколько еще дней им сменяться? Вчера Анисимовне довелось второй раз увидеть, как выставили караул у типографии «Правда» на Шпалерной и второй раз запечатали типографию. Министры еще пытаются что-то сделать.

Но теперь уже сила у Смольного. Прикажут оттуда — и караульщик, который сейчас стоит у закрытой типографии «Правды», уйдет с поста. Встречается военная походная машина. Везут генерала, должно быть из Гатчины или из-под Пскова. Скажет Смольный — и шофер высадит генерала. Да разве есть теперь в столице хоть один рабочий, который снял бы с этого грузовика винтовку и пошел бы защищать министров?

Грузовик пошел к Обводному каналу. В городе начинался день, серый, дождливый. С призаставских улиц потянулись цугом ломовые подводы. Открылись чайные. Из ночлежек выгнали на улицу народ. Проехал домой щеголеватый лихач. У него слишком богатый вид для этих запущенных, потрепанных войною улиц. Он обдал жидкой грязью женщин, стоявших в очереди у лавки. Ему крикнули:

— Теперь недолго покатаешь буржуев.

И в крыло лакированной коляски ударил камень. Лихач прибавил ходу. Поравнявшись с грузовиком, на котором трясся Волчок, он нагло ухмыльнулся. Дорогая лошадь легко обогнала изношенную машину.

У заставы Волчка окликнул плотный человек в поддевке:

— Эй, не подвезешь ли груз? Заплачу как скажешь.

«Шпик или спекулянт?» — подумал Волчок.

Ему показалось, что тот внимательно оглядел машину. В десяти верстах от заставы Волчок свернул в крестьянский двор, заранее указанный ему Буровым. Днем туда приехал на велосипеде его приятель Пашка. Волчок велел передать Родиону, что все в полном порядке. Темным вечером грузовик с потушенными огнями подошел к комитету. И в комитете также было темно. Казалось, что никого там нет.

С половины октября Родиона почти не видели в поселке. Он оставался ночевать в столице, а если приезжал, то на час, на два. Все время он проводил в Смольном. К Родиону каждый день ездили из комитета то Андрей Башкирцев, то Дунин и довольно часто — Волчок.

Однажды Дима опоздал на последний обратный поезд и вернулся с вокзала в Смольный.

Он столкнулся с Родионом у двери его комнаты. Родион вручал военному велосипедисту запечатанный конверт.

В коридорах из конца в конец горел яркий свет, Родион щурил воспаленные глаза — ему почти не удавалось поспать.

Несмотря на поздний час, было людно. Прошел монтер с катушкой полевого телефона. Проходили солдаты с винтовкой на ремне. У боковой лестницы покуривали и тихо говорили красногвардейцы. Медленно несли тяжелый длинный ящик.

— Как те, что на Охте брал, — шепнул Волчок Родиону. — Неделю тому назад.

— Ну, ну… Здесь можешь не шептать.

— Да, забыл.

Родион дежурил в большой комнате, беспорядочно заставленной мебелью. На столе в старинный подсвечник была воткнута свеча и рядом стоял аккумуляторный фонарь.

— На случай, если электричество выключат, — объяснил Родион. — От них всего жди. Вчера поймали тут типа — подбирался распределитель сломать.

— Кто такой?

— Черт его знает. Не удалось выяснить. Пришлось просто выкинуть вон.

— Эх, э-эх… — с досадой протянул Дима.

— А что поделаешь? Власти-то пока нет у нас. Кабы власть, выяснили бы, кто его послал.

— А молодой?

— Молодой, подлец.

Дима сел в глубокое кресло. Он взял со стола бронзовый колокольчик в форме оленьей головы, осторожно его потрогал, звякнул.

— Ох, и молод ты, Дима! — усмехнулся Родион. — К какому времени подрос! Такие дни увидишь… Ради них стоило жить, Дима. А то — ни к чему. После первой ссылки я, знаешь, словно сто лет прожил, а теперь как в один день все прошло.

— Ну, а как же тот день, наш? Когда выступаем? Ты уж мне теперь скажи, Родион Степаныч. Теперь я, кажется, на деле проверен.

— Тебя еще не раз проверят, Дима. Время проверит каждого. Видел я людей — в пятом году такие горячие были, пули на лету готовы были ловить, а в шестом году дворника с метлой боялись.