Соломон Марвич - Сыновья идут дальше

— Ну, не наш брат рабочий.

— И нашего брата захватило это тогда краешком. Готовят, готовят такой день, он в верных руках.

— Слушай, — Дима перешел на шепот, — говорят, что Ленин вернулся.

— Говорят, говорят.

И Дима понял, что Родион ничего ему больше не скажет об этом.

Родион поглядел на часы, закрыл глаза, потянулся, дремота начала одолевать его. Но он очнулся раньше, чем зазвонил телефон, словно, и засыпая, чувствовал, что вот-вот раздастся звонок, которым вызовут его.

— Хорошо. Слушаю. Сейчас же пошлю, — торопливо отвечал в трубку Родион.

Он вышел в коридор, поговорил с красногвардейцами, расположившимися у боковой лестницы, и те с винтовками быстро пошли на улицу.

Родион вернулся, неся огромный чайник.

— Надо было охрану в «Рабочий путь» [11] «Рабочий путь» — так в те дни называлась «Правда». послать, — объяснил он. — Какие-то сукины дети грозили, что разнесут редакцию.

На мраморном столе с натугой захрипели старинные часы. Дима с любопытством оглянулся. Поднялась крышка, выскочили фигурки гвардейских офицеров давнопрошедших времен, покружились по диску три раза и скрылись. Было три часа ночи.

— Выдумают же! — с восхищением сказал Дима.

— Крепостной мастер сработал. Часы от Екатерины. Мне здешний служитель сказал. Спать будешь?

— Какой теперь сон!

— А то ложись. — Родион показал на диван, обитый кожей.

Дима перешел к окну. Комната была угловая во флигеле, выдавшемся вперед. Капли редкого осеннего дождя сползали по стеклу. Было так тихо, что Дима слышал, как в саду поскрипывают оголенные деревья. Впереди все утопало во тьме — берега Невы, улицы Песков, площадь у Смольного. Месяц прорывал острым концом черное облако, и тогда различались тяжело повисшие во тьме, тускло поблескивавшие купола собора. Впереди — ни одного огня, темный город впереди, в котором не различить было домов. Не горели уличные фонари.

Еще три раза, пока Дима не отправился на вокзал, кружились по диску фигурки офицеров, а Родиона два-три раза каждый час вызывали наверх.

Наверху, в комнатах, откуда звонили Родиону, уже был получен план боев, которые открыли новый день человечества. Мысль гиганта работала над этим планом почти полгода — план созревал под крышей шалаша в пригородной пустоши, в доме на тихой улице Гельсингфорса, снова под столицей в сторожке завода, в комнате на Выборгской стороне…

Теперь он был полностью готов. Незримые линии стремительно идут отсюда через карту города к тем местам, где держали власть веками, где теперь, чтобы спасти свою власть, тайно готовились сдать столицу немцам, как была сдана последняя сильная крепость на подступах к ней.

Да, они еще незримы, эти линии, но пройдут десятилетия, и, перенесенные на музейную схему, они покажут молодому и старому, как был замкнут в кольцо дворец последнего временщика, как был поставлен дворец под дула крепостных орудий, как отрезали его от тех мест, откуда еще могла прийти к нему помощь. Они идут, неудержимые линии грозной силы, стрелки точно нацеленных ударов, от Смольного, от застав, от казарм, верных революции, они собираются в центре, и навсегда с ними войдет сюда вооруженная рабочая окраина.

Он был готов, безошибочный ленинский план восстания. Еще сутки и немногие часы — и начнется новая история мира.

Под утро, когда начинало светать, Родиона снова вызвали звонком. Он скоро вернулся озабоченный.

— Дима, поезжай первым же поездом.

— Еду. — Волчок поднялся, чувствуя, что Родион еще не все сказал.

— Передай, чтобы Дунин и Башкирцев приехали немедля. А ты вот что скажи… как с броневиками?

— На отделке пять машин…

Месяц тому назад комитет устроил так, что Волчок, не секретаривший больше в Совете, перешел на работу по отделке машин. Он обивал окалину войлоком, хотя до того никогда обойщиком не был. Все, что делалось в этом цехе, было известно комитету.

— Мы же тебе говорили, Родион Степаныч.

— Да, пять штук? Ни одной нельзя отдавать приемщикам министерства.

— Трудно это, — нерешительно сказал Дима. — Ведь машины почти совсем готовы.

— Обязательно добейтесь этого. Затяните отделку. Вот тебе наказ, как знаешь изловчись. Пять штук… А еще будут?

— Да ты скажи, сколько надо?

— Сколько надо? Побольше надо.

Родиону сказали так в Военно-революционном комитете.

Дима надевал пальто.

— В бою всегда надо больше… И чтоб все время машины были заправлены. На наши броневики большая надежда.

— Значит, скоро?

— Собирайся, собирайся.

Дима торопливо ушел. На станции в Устьеве он лицом к лицу столкнулся с Дуниным и Башкирцевым.

— А мне Родион велел передать вам… — начал он.

— Знаем. Он, кроме того, звонил, торопил нас. В Смольном снова должны были собраться представители рабочих районов.

Двадцать третьего октября Родион на короткое время приехал на завод.

У Смольного в тот день было намного люднее, чем всегда. Подходили воинские части. Красногвардейцы встали по двое у всех дверей. У ограды стояли покрашенные в защитный цвет велосипеды — круглые сутки дежурили самокатчики. На ступенях у главной двери установили тяжелый пулемет. Туда же на канатах втаскивали тяжелое орудие. Прицел был взят прямо по проезду. Пулеметную заставу выдвинули почти к самой площади.

— Привез день, — объявил Родион, рассказавший обо всем этом в Устьеве.

— Когда?

— Завтра. Керенский грозит арестовать Военно-революционный комитет. Больше не ждем ни одного дня.

Ночь на дворе работали при фонарях. К утру были готовы семь броневиков.

Это были те самые машины, которые прежде уходили на Якобштадт, на Тарнополь. Теперь они шли на столицу.

В комнате, над аркой, Березовский подошел к окну и посмотрел вниз. Все стало понятно ему. Он бросился к столу, нервно нажал кнопку звонка, вытер холодную испарину и понял, что ничего он сейчас не может сделать. Все же он отдал приказание, из конторы к воротам побежал курьер.

— Начальник спрашивает, куда идут машины? По какому наряду?

— Передай ему, что по наряду Ленина, — отвечал Дима.

— Трогай, — торопил Родион. — Воробьев, Федя, собирай людей.

Поездом отправлялся отряд красногвардейцев.

Курьер так и передал Березовскому.

— Они сказали, что по наряду Ленина.

— Иди!

— Это как же… — старый служака, не понявший до конца того, что произошло на его глазах, осмелился просить разъяснения у начальника завода.

— Иди! — повторил Березовский.

Через час броневики подъезжали к городу. Ехали быстро и потому не услышали предупредительного выстрела. Несколько пуль ударили в броню. Остановились. Это было на Московском шоссе возле Чесменской богадельни. К ним бежал солдат.