Соломон Марвич - Сыновья идут дальше

— Господин Дунин, как же это вы!

— Спустить гадине? — Дунин был все еще взволнован.

Адамов и сам хорошо помнил пятый год.

— Нет, не то… Конечно, это зверство. Но вы неосторожно поступили. Именно вы.

— Именно я? — спросил Дунин.

— Да.

Дунин внимательно посмотрел на инженера.

— Что же вы хотите сказать?

— Мне кое-что известно о вас. Ну, то, что другие знают. Потому-то я и сказал о неосторожности.

— Правильно, — Дунин вздохнул. — Но что он говорил, мерзавец! Два вагона срезал. В них просто пассажиры, вероятно, и женщины и дети. Если по ошибке, то зачем же хвалится теперь? А эта гадина с усиками хвастает. Если он еще раз скажет, я повторю.

— Но почему? Понимаю вас, но время военное, — продолжает Адамов. — Могут уволить с завода. На фронт послать. Вы семейный?

И сразу он понял, что задал лишний вопрос, — таких, как Дунин, об этом не спрашивают.

Еще долго Адамов размышлял: почему именно Дунин, а не он, осадил пухлого подлеца? Его не решатся тронуть. Он сварил сталь, в которую начнут теперь одевать броневики. А Дунин всегда под ударом. Человек этот на воле от ареста до ареста. И вот он-то, маленький, недавно вышедший из тюрьмы, на глазах у всех принизил мерзавца, от которого разило коньяком, наглую тварь! Что же дает такую силу духа этому маленькому человеку? Ведь говорили, что пятый год уже не повторится, что таким людям уже не поднять народ. Но вот есть у них и уверенность, и смелость, и достоинство. Эти слова, которые Дунин бросил в лицо подлецу, идут не от отчаяния загнанного человека, а от чего-то другого…

Они еще несколько раз встречались потом, говорили, правда, на ходу, но дружелюбно и с доверием друг к другу. И все же Дунин не сказал инженеру, почему он пошел на то, что Адамов назвал неосторожностью.

Если бы при испытании был только мордач Никаноров, Дунин сдержался бы. Но там стояла еще группа рабочих, и они выжидательно смотрели на Дунина. В их взгляде сквозил вопрос: «Мы смолчим, а что же скажешь ты?»

Он не мог не ответить негодяю. Иногда для подпольщика складывается так, что приходится поставить себя под удар.

Летом семнадцатого года Адамов незаметно для себя стал управлять заводом.

Началось с того, что Березовский попросил:

— Анатолий Борисович, побудьте за меня денька два. Увязаю в столице. Положиться, сами знаете, не на кого.

Он говорил тепло, как приятель. Одинокий, застенчивый Адамов ценил такое отношение.

Потом Березовский задерживался в столице на неделю. Вечерами он звонил на завод:

— Анатолий Борисович?.. Здравствуйте, дорогой. Что у вас? Замучился. Завтра меня не ждите. Сижу, как проклятый, в адмиралтействе. Был в синдикате. Задал им взбучку за резцы. Отдал ваши акты. Расследуют. Устал как собака… Что? Ремонт кузницы? Голубчик, придется вам одному распорядиться. И на час не могу вырваться, абсолютно не могу.

Цеховые инженеры ничего не хотели решать, они без конца писали Адамову докладные записки. В разговоре они называли рабочих товарищами, а в служебных записках — мастеровыми, и от записок веяло тайным злорадством.

Адамов нервно брался за телефон.

— Послушайте, неужели вы сами не можете переставить станок?

Его забрасывали бумагами о починке питьевого бака, о смене реостатов, о разбитых стеклах, о ящиках для ветоши. Они издевались открыто. Над ним? Да, и над ним. Но тут начиналось другое, во что Адамов не мог еще проникнуть.

«Сербиянинову не посмели бы писать о такой ерунде», — раздумывал Адамов.

Работать они теперь не хотят, — ни губастый «Дунька», ни другие инженеры, немолодые и молодые. Приемщики никогда не воровали так нагло, как в это лето, словно торопились украсть напоследок. Они заваливали склады поддельными шведскими резцами, принимали труху вместо лома, отработанное масло, гнутые лопаты. Кто бы мог теперь сказать, что они когда-то получили диплом инженера. Они умели обманывать и его, Адамова, и рабочий контроль.

В январе, после того как разогнали Учредительное собрание, Адамов получил письмо. Оно было подписано: «Порядочный человек». Неизвестный советовал Адамову немедленно бросить работу, не разговаривать с большевиками, не ходить на завод, а если ходить, то не работать. Иначе инженер Адамов не получит после большевиков никакой работы и окончит дни либо в арестантских ротах, либо в богадельне.

Адамов никому не показал письмо. Он недоумевал. Инженеры ненавидят его за то, что он работает. Ненавидят за то, что он не ждал Корнилова, за то, что не издевался над рабочим контролем, за то, что не ходил на вечеринки, где читали письма офицеров, сбежавших к белогвардейцам. Он должен заморозить мартены? Но ведь это потерянный год.

Как оправдались, — теперь еще более жестоко, чем прежде, — слова, которые поражали и студентов и молодых инженеров! Было это в начале века. Дмитрий Константинович Чернов, которого называли отцом русских металлургов, приезжал с Обуховского завода в город читать доклады. Чернов уже тогда был профессором в генеральском чине. Но говорил он необычайные для генеральского чина речи, и в зале становилось тихо.

— Молодые милостивые государи, вы, благополучно окончившие или кончающие курс учения на народные деньги, должны знать, что наука во многом могла бы помочь заводам, но адски трудно пробить дорогу новому.

Чернов рассказывал о своих последних работах, о работах заграничных ученых. Это доклад-обзор.

— Все это вам интересно узнать, мои милостивые государи, хотя вряд ли вам и пригодится. Послужив два-три года, вы прочно закоснеете, махнете рукой на работу и, самое большее, не будете брать взяток. И это я говорю не потому, милостивые государи, что вы плохи по природе своей. Отнюдь нет! А потому, что условия, в которых вы будете проходить службу, располагают к тому.

Тогда студенту Адамову думалось, что это только ворчанье старика, который сердит на весь свет, горечь смелого изобретателя, которому долго не удавалось осуществить свои замыслы. А теперь что же, ворчанье оказалось вещим? Инженер закоснел. Почему он вдруг бросил работу? Потому что переменились владельцы заводов и гораздо меньше стоят те деньги, которые платят дипломированному инженеру, и подорожали баретки для дочки? И потому надо заморозить мартены?

Да, пришло неожиданное, исключительно сложное время. Он многого не понимает в нем, многое даже чуждо ему. В самом деле, солдаты держат себя вызывающе, хотя, конечно, у народа, пожалуй, нет своих целей в долгой этой войне. Но противно смотреть на то, как солдаты торгуют в столице всякой всячиной и, отторговав, возвращаются в казарму.

Однако дипломированные инженеры не только бросают работу, но и портят ее. Чем же они лучше темных солдат? И почему они стали такими? Ответ может быть только один: они уже давно опустились. Казенная квартира, выпивка, преферанс. И он одинок среди них.