Георгий Марягин - Стратег и зодчий

— Спускайся, спускайся, Маша. Дам орешков.

Белка вдруг прыгнула на другую ель и скрылась в густом сплетении ветвей.

— Ах, глупая! — промолвил бородач, обернулся и, увидев Ленина, поклонился, снимая шапку с зеленым бархатным верхом. — Вот, видите, развлекаюсь… Простите, вы, очевидно, приезжий?.. Я впервые вижу вас. Будем знакомы. Андрей Лукьяныч.

— Владимир Ильич, — представился, пожимая протянутую руку, Ленин. — Вы точно определили — приезжий.

— Господи, да я в «Халила» знаю не только людей, но и зверей. Из Петрограда? О, это удача! Значит, с новостями? К нам газеты доходят с большим опозданием.

— Вы ожидаете перемен?

— Мечтаю только об одном, о спокойном дожитии.

— Сейчас нужно жить — не доживать. Россия начинает строить новую жизнь.

— Я далек от политики. Мое призвание наука.

— Сейчас только и заниматься наукой.

— Вы серьезно или иронизируете?.. Я преподавал в киевской гимназии, вел лабораторные работы в университете святого Владимира. Мне сказали, что «россиянин», «москаль», не знаю «мовы». Приехал к брату — он здесь в лесничестве. Зовут в финский университет. Но горек хлеб на чужбине.

— Нужно побывать в Наркомпросе, предложить свои услуги. Вы что преподавали?

— Природоведение, но увлечен энтомологией. Это мое призвание.

— Изумительная наука. Очень важная область естествознания.

— Вы тоже естественник? Возможно, коллега?

— Нет…

— Вы не возражаете пройтись со мной? Тогда свернем влево. Эта тропа ведет к станции. Так что же нового в Пальмире? Верно, что большевики запретили Учредительное собрание?

— Ложь. Учредительное собрание будет созвано.

— Ну, слава богу, — обрадовался Андрей Лукьяныч, — будет настоящая власть. С ней союзники не откажутся, надеюсь, говорить. Позорного мира не будем заключать.

— Мир нужно заключать немедленно. Не ожидая союзников. Продолжать войну — значит предать революцию. — Ленин сказал это так твердо, что Андрей Лукьяныч остановился и посмотрел на него, не скрывая изумления.

— По-вашему, нужно заключать?

— Обязательно!

— Я политик плохой, — признался Андрей Лукьяныч. — Прошу, — он вынул из кармана полушубка папиросницу, раскрыл, — настоящий «Дюбек». Обменял на такой же портсигар. Я их сам вырезаю. Снова век меновой торговли. Здесь неподалеку живет известный химик. Занялся производством стиральной соды.

Они медленно шли узенькой тропкой посреди широкой просеки.

— Благодарю. Я не курю, — отказался Ленин. — Это преступление иметь знания и ремесленничать, когда стране так нужны химики! Советское правительство зовет специалистов на работу.

— Виктор Павлович близко ни к одному советскому учреждению не подойдет! Он терпеть не может насилия.

— А вы? — Ленин остановился.

— Я тоже противник насилия.

— Как же вы служили при царском режиме?

— Я никогда не мог мириться с ним, — нахмурился Андрей Лукьяныч. — Я многое потерял, протестуя против насилия. Ушел из университета, где готовился к профессорскому званию. Еще хуже административного насилия — насилие любой идеи. Я ожидал, что революция избавит нас от насилия. Ожидания оказались тщетными.

— А если человек осознает необходимость насилия? — спросил Ленин. — Если оно во имя миллионов над небольшой группой?

— Ради счастья миллионов я рад поступиться даже личной свободой! — воскликнул Андрей Лукьяныч. — Но разве большевики гарантируют свободу личности? Они добились своего — власти!

— Для большевиков власть — не самоцель.

— Тогда зачем они ее захватили? — Андрей Лукьяныч пожал плечами.

— Большевики не имели права дать удушить революцию. Большевики хотели только, чтобы была власть Советов — власть рабочих и крестьян… Скажите, что делает человек, если видит, как поджигатели обливают дом керосином и собираются поджечь его, пользуясь тем, что люди в доме спят?

— Он поднимает тревогу и, если можно, защищает людей.

— Именно поэтому большевики должны были захватить власть. Еще несколько дней промедления — и революцию начали бы душить военные диктаторы — каледины, дутовы, красновы и другие.

— Но нужно считаться с другими партиями.

— Большевики звали другие партии в правительство, но те заявили, что не будут с ними сотрудничать. Лидеры меньшевиков и эсеров хотят, чтобы Советская власть поступала так, как желают они, а она поступает так, как предписывает народ. Все создает народ, большевики ему ничего не навязывают, они понимают: жизненно лишь то, что вызрело в народе.

— Значит, и социализм вызрел? Вы верите, что в России можно построить социализм?

— Не только верю, а знаю. Одной веры мало, нужно знать, как его строить. И какими силами. Знаю потому, что это определено научно.

— Не знаю такой науки.

Андрей Лукьяныч остановился, удивленно глядя на Ленина.

— Есть такая наука. Марксизм.

— Ни одна академия не считает марксизм наукой, — уверенно заявил Андрей Лукьяныч.

— Это беда академий.

— Но почему же марксизм — наука? Я буду рад выслушать вас. Вы, я чувствую, поклонник Маркса.

— Рьяный… Скажите, предвидение — это один из верных признаков науки?

— Несомненно.

— Так, к вашему сведению, марксизм предвидел социалистическую революцию в России и научно обосновал это предвидение.

— Но просто объявить социалистическую революцию, как сделал максималист Ленин, — это не значит, что она свершилась.

— Она свершилась. И русский народ начинает строить социализм.

— Строить? Из каких кирпичей? Какими силами?

— Из кирпичей знаний, силами науки.

— Но ведь она буржуазная! Социалистической науки нет, как мне известно, — напористо доказывал Андрей Лукьяныч. — А буржуазная наука для вас непригодна.

— Пригодна. Большевики призовут буржуазных ученых. И поверьте мне, социализм такая увлекательная вещь, что они сами потом станут социалистами.

Андрей Лукьяныч снова закурил и, не скрывая любопытства, посмотрел на Ленина.

— Это все мне понятно, — наконец нарушил он молчание. — Но для того чтобы создавать государство, нужна интеллигенция. Ее у большевиков нет.

— Большевики приглашают сотрудничать интеллигенцию. И уверены, что она будет сотрудничать с ними. Прежде всего ученые. Как только они познакомятся с нашими планами. А потом рабочий класс создаст свою интеллигенцию…

— Интеллигенция есть интеллигенция. Рабочий, получивший образование, будет мыслить так же, как интеллигент из разночинцев или дворян. Потом у капиталистического общества есть двигатель. Вы догадываетесь, о чем я говорю? Конкуренция. Она вызывает на состязание сильные личности. Она побуждает людей искать возможности для развития.

— На истребление одного вида другим, — рассмеялся Ленин.