Пётр Лебеденко - Черные листья

— Я тоже ее видел, — сказал Кирилл. — Я тоже недавно из дому.

— Вот видишь, Клаша, как живут порядочные семейные люди, — опять засмеялся Павел. — Не то, что мы. Не застань я тебя здесь — так сегодня и не встретились бы. Спасибо Виктору Лесняку. Это он меня сюда направил. «Хочешь, спрашивает, поймать свою жену с поличным? Тогда топай к начальнику участка, она там». Кстати, я не помешал вашей беседе?

— А я здесь просто так, — ответила Клаша. — Кирилл спрятал меня от дождя. А ты почему так рано? До смены еще целых два часа…

Павел как-то виновато взглянул на Кирилла:

— Хочу спуститься раньше, посмотреть, что там с «УСТ-55». Притягивает меня эта машина, будто магнитом. Ты не сердишься, Кирилл?

Каширов угрюмо взглянул на Павла:

— С какой стати я должен сердиться? И за кого ты вообще меня принимаешь?

— Прости, Кирилл, — примиряюще ответил Павел. — Я не хотел тебя обидеть. — И обратился к Клаше: — Я пойду, Клаша. А ты пока посиди — дождь еще не окончился.

Однако Клаша тоже вскоре ушла, и Кирилл опять остался один. Долго сидел, согнувшись и подперев голову руками, потом устало поднялся и, даже не набросив плаща, вышел из кабинета и побрел через двор к бытовке. Там переоделся, выкурил подряд две сигареты и спустился в шахту.

Лава соседнего участка, где работала сейчас батеевская струговая установка, находилась не так уж далеко, и Кирилл направился прямо туда. Вспомнив слова Павла: «Притягивает меня эта машина, будто магнитом», Кирилл подумал: «А ведь притягивает она не одного Павла…» Он не раз видел, как и Лесняк, и Кудинов, и горный мастер Бахмутов, закончив свою смену, направлялись на участок Симкина, в лаву, где работала «УСТ-55». Встречали их там не то что недружелюбно, но и без особого энтузиазма. «А, пришли, слабачки! Чего вы тут забыли? Может, хотите Устю взять назад? Так она ж не пойдет. Она, знаете, что о вас думает? Скажи им, Никита, что наша бабонька о них думает?»

Никита Комов, парень с огненной шевелюрой и плутоватыми глазами, принимал таинственный вид и говорил:

— Лежу я как-то в лаве рядом с Устей, прижался к ней бочком, чтоб, значит, погреться малость. И вдруг слышу: «Вот, друг Никита, как оно жизнь устроена. Вроде должны все шахтеры одинаково свое дело любить, одинаково серьезные вещи понимать. А что получается? Ты, друг Никита, бригаду Руденко знаешь?» — «Знаю, — говорю. — Их, — говорю, — все знают». — «И как? — спрашивает Устя. — Еще те типы?» — «Еще те», — отвечаю. «Точно, — смеется бабонька. — Я как посмотрела на них, так сразу и подумала: да разве ж это шахтеры? Видимость одна…»

И Лесняк, и Кудинов, и Бахмутов похохатывали, но весело им отнюдь не было. Шутки шутками, а уязвленное самолюбие давало о себе знать. Сколько времени бригада была на виду и вдруг — вот такое. Злились они и на Каширова, и на самих себя, и на Никиту Комова (однажды ему сказали: «Ты, Никита, треплись, но меру знай. Иначе угольком ребра подрисуем…»), но все же нет-нет да и отправлялись поглядеть на работу новой струговой установки.

Спустившись в шахту, Кирилл собрался было на свой участок, но потом вдруг почувствовал острое желание пойти к Симкину. Знал, что и сам может подвергнуться насмешкам, однако желанию своему воспротивиться не мог. Пускай посмеются, пускай позлословят. Кто знает, может, от этого на душе станет легче…

А на душе было скверно. Хотелось вот так идти и идти по скудно освещенному штреку, прислушиваясь к тишине и к звукам, которые он понимал так же, как немногие люди понимают язык природы, идти и ни о чем не думать, ни о чем не терзаться, изгнать из сердца все тревоги, мешающие жить. Кто это сказал, будто Кирилл Каширов не любит шахту? Ложь! Он никогда и никому не говорит о своей к ней любви, потому что считает это сентиментами, но сам-то Кирилл Каширов уверен: отнимите у него вот эти полутемные штреки, эту тишину и эти понятные ему звуки, и жизнь потеряет для него всякий смысл. Конечно, он хотел бы работать в каком-нибудь отделе комбината, хотел занять бы один из командных постов, но ведь это тоже было бы связано с шахтой, и своей любви к ней он никогда не изменил бы…

Кирилл шел вдоль конвейерного штрека, изредка останавливаясь и наблюдая, как тускло поблескивающие глыбы антрацита, похожие на огромные черные алмазы, текут и текут по широкой ленте, отбрасывая свой тусклый свет, словно фосфоресцирующие волны неспокойного моря. Настоящий уголь, ничего не скажешь! Почти совсем нет штыба, любо-дорого на такой уголь смотреть.

Подойдя к лаве, Кирилл увидел кучку шахтеров, стоявших несколько в стороне. И сразу узнал Павла Селянина, Виктора Лесняка, Алексея Смуту и горного мастера Бахмутова. Узнал и недовольно поморщился — пришли смотреть на струг, который мог работать на их участке. Мог бы работать, если бы не начальник участка Кирилл Каширов. Они, конечно, уже забыли, что кое-кто из них тоже хотел тогда избавиться от «УСТ-55». Кричали: «На кой нам этот недоносок! Пускай с ним возятся конструкторы, они тоже не даром жуют свой хлеб. А мы горняки, нам надо добывать уголь!..» А теперь вот пришли. И Кириллу Каширову, конечно, лучше всего отсюда уйти. Наверняка ведь скажут: «Ну как, Кирилл Александрович, здорово Устенька вкалывает? Нам бы тоже такую машиненку, правильно?..»

Он уже хотел уйти, но его остановили крики, донесшиеся из лавы. Кто-то ругался, кто-то охрипшим голосом орал на машиниста, стоящего у привода:

— Чертова размазня, не можешь полегче?! Заставь дурака богу молиться, так он шишки на лбу набьет!

«Лопнула цепь, — решил Кирилл. — И на машиниста орут зря, он тут мало в чем виноват». Сколько они возились с этими проклятыми цепями, когда Устя была в их лаве! Только наладят, только наберут темп — готово! И тоже орали на машиниста: «Куда смотришь! Глаза повылезали? Не сметану режешь, а уголь!» Орали для того, чтобы, как говорил Лесняк, «выпустить из себя пары», а то можно было взорваться от напряжения.

На выходе из лавы показался сменный инженер Махонький. И рост его, и тщедушная неказистая фигурка полностью соответствовали фамилии этого раздражительного, всегда беспричинно обозленного на всех и вся человека, которого шахтеры за глаза называли «Манюней». Кирилл вспомнил, как начальник участка Симкин жаловался Кострову: «Откуда вы выкопали на мою голову этого тигра? Знаний — кот наплакал, организаторских способностей и того меньше, а самомнения — хватит на всю бригаду…»

Сейчас Махонький был особенно зол. Надо же, другие смены работают, все в порядке, стоит, начать работать ему — все летит к черту! Или в его звене собрались одни кретины, или на роду невезение написано — поди разберись.

Махонький, вначале не обратив внимания на шахтеров чужого звена, куда-то метнулся, но, не пробежав и пяти шагов, тут же воротился и закричал: