Пётр Лебеденко - Черные листья

Она подняла на Кирилла глаза, и ей вдруг показалось, что он сейчас рассмеется. Рассмеется зло и также зло скажет: «Вот уж не думал, что и теперь нуждаюсь в учителях!..»

Однако Кирилл сказал совершенно спокойно, и Ива сразу поняла: о том, о чем она ему говорила, Кирилл, наверное, думал не раз и не два, и для него давно уже все было решено.

— Ты говоришь, что я обладаю внутренней силой. А скажи, как по-твоему — многие ею обладают?

— Конечно, нет! — искренне ответила Ива.

— Правильно. Так вот запомните: во все века и во все эпохи были личности и были просто люди… Погоди, погоди… Я о том, что каждое общество выдвигает более или менее сильные личности, которые становятся на правом фланге. Каждый в силу своих возможностей возглавляет большую или меньшую колонну. С этим ты согласна?

— Отчасти да. Но, как говорится в народе, и тот, кто впереди, тоже должен идти в ногу вместе во всеми…

— Тот, кто идет впереди, назад не оглядывается. Извольте шагать так, как шагает он. Если, конечно, не хотите, чтобы из строя получилась чехарда.

— Значит, всегда подстраиваться под его шаг?

Кирилл нахмурился:

— А вы хотите, чтоб подстраивались к вам? У вас для этого есть все данные?

— Кто — вы? О ком ты говоришь?

— Хотя бы лично о тебе. Не думаешь ли ты, что способна повести за собой таких, как я?

Ива тяжело вздохнула:

— Нет, Кирилл, такую цель я не преследую. И мне грустно, что ты не захотел меня понять…

Вспомнив этот разговор, Кирилл невесело улыбнулся: «Все хотят, чтобы понимали только их. А сами… Какого черта сами ничего не хотят понять?..»

Он услыхал за своей спиной стук колес и оглянулся, направив к верху уклона луч фонаря. Оттуда медленно спускались две грузовые вагонетки. Все еще мысленно споря с Ивой, Кирилл проводил вагонетки рассеянным взглядом и только минуту или две спустя подумал, что в одной из них он как будто увидел короткую вспышку света. Было похоже, что кто-то, лежа на дне вагонетки, включил и тут же выключил фонарик.

«Идиоты! — почти равнодушно выругался Каширов. — Догнать бы да всыпать как следует!»

Возможно, в другое время он и не остановился бы перед тем, чтобы пуститься вдогонку за вагонетками. Спуск людей по уклону на грузовом транспорте категорически запрещался, это считалось грубейшим нарушением дисциплины и с нарушителей жестко взыскивалось. Каширов сам не раз говорил в нарядной: «Кого поймаю — пусть пеняет на себя. И пусть не ждет от меня пощады…»

Сейчас Кирилл подумал об этом лишь мельком и, наверное, еще через минуту обо всем и забыл, но, случайно осветив трос, он вдруг заметил на нем узел и торчащие в стороны стальные нити, будто вздрагивающие от непосильной нагрузки. Трос был связан наспех, и Кирилл видел, что концы стальных нитей с каждым мгновением становятся все короче. Обрыв был неизбежен — в этом Кирилл нисколько не сомневался. Не сомневался он и в том, что человек, притаившийся в одной из вагонеток, сам себя обрек на гибель. И, может быть, не только себя. Оборвавшись, вагонетки с бешеной скоростью помчатся вниз, круша и ломая все встречное — в том числе и людей.

Секунду-другую Кирилл продолжал стоять на том же месте, словно окаменев. Волна ледяного холода, хлынувшая к самому сердцу, сменилась волной нестерпимого жара, и Кирилл почувствовал, как все лицо его покрылось крупными каплями пота. Смахнув их ладонью, он, наконец, сорвался с места и побежал вниз. Бежал и кричал неожиданно охрипшим голосом:

— Эй, там, прыгай! Прыгай из вагонетки!

Возможно, шахтер его и не слышал, возможно, боясь наказания, он делал вид, что не слышит. Так или иначе, никто не подавал никаких признаков жизни, и Кирилл, спотыкаясь, продолжал бежать, крича что есть сил:

— Обрыв! Будет обрыв! Прыгай! Прыгай, говорю, сволочь!

И опять никто не отозвался.

Споткнувшись, Кирилл упал и, сдирая кожу на лице и ладонях, несколько метров по инерции скользил вниз, потом снова вскочил, больно ударился плечом о боковую стену уклона и опять побежал.

Наконец, он догнал вагонетку, в которой сидел шахтер, направил в нее луч фонаря. Человек поднял руку и прикрыл глаза, потом отвел ее в сторону и заискивающе улыбнулся:

— Ну, виноват, виноват, товарищ начальник… Ей-богу, больше не буду…

— Вылезай, — задохнувшись, потребовал Кирилл. — Скорей, душа из тебя вон!..

Но шахтер даже не шевельнулся. Продолжая улыбаться, сказал:

— Да чего уж теперь… Семь бед — один ответ… Садись, Кирилл Александрович, вместе доедем. Путь не близкий…

Кирилл перегнулся, обеими руками схватил шахтера за шиворот, рванул на себя. Тот закричал:

— Ты что, очумел? Чего рукам волю даешь?

— Вылезай, идиот! — прохрипел Кирилл. — Трос обрывается!

Он повис животом на железном ребре вагонетки, потом, неожиданно потеряв равновесие, перевалился через борт и оказался рядом с шахтером. Кажется, он почувствовал какой-то толчок. Или что-то вдруг изменилось: не то ветер промчался по уклону, не то Кирилл ощутил необыкновенную легкость во всем теле — у него не было времени ни осмыслить этого наступившего изменения, ни обдумать, что вслед за ним произойдет. У него, как ему казалось, оставалось времени только на то, чтобы, собрав все силы, вышвырнуть шахтера из вагонетки. Даже не вышвырнуть, а просто помочь ему отсюда выбраться: почуяв неладное, шахтер больше не сопротивлялся, и когда Кирилл подтолкнул его, он торопливо схватился руками за борт и прыгнул.

И лишь теперь Кирилл понял, откуда и этот промчавшийся по уклону ветер, и необыкновенная легкость, которую он внезапно ощутил: оторвавшись от троса, вагонетки, ничем не удерживаемые, мчались вниз с сумасшедшей скоростью, с каждым мгновением эта скорость возрастала и с каждым мгновением все ближе была гибель Кирилла. Неизбежность гибели настолько для Кирилла была очевидной, что в первое мгновение он даже не подумал о своем спасении. Он только сказал самому себе: «Ну вот и конец…»

И сразу же представил себе этот конец. Сплющенные, искореженные вагонетки, такое же сплющенное и искореженное его, Кирилла, тело. Раздробленные кости, раздробленная голова, мертвые, уже ничего и никого не видящие глаза. Это все, что осталось от Кирилла Каширова…

«Прыгай, Кирилл!»

Голос, похожий на Ивин. Или это его собственный голос? А может, кричит его, Кирилла, инстинкт? Кричит, чтобы вывести Кирилла из шока?

Кирилл взялся руками за борт вагонетки, глянул вниз, на стремительно убегающую назад черную ленту породы. Лампа, закрепленная на каске, погасла. Кирилл почувствовал страх: вагонетка, кажется, не просто мчится, а падает в бездну, как падает в ствол оборвавшаяся клеть. А там, внизу, люди, они ничего не знают, никакой беды не ожидают, а когда она свалится на них, будет уже поздно. Поздно будет бежать, куда-то прятаться от смерти. Смерть — она вот здесь, вместе с Кириллом, она мчится, точно неотвратимый рок…