Пётр Лебеденко - Черные листья

Павел достал сигарету и, взглянув на Иву, спросил:

— Можно?

— Кури, конечно, — ответила Ива.

Он закурил и долгим, очень долгим взглядом посмотрел на Кирилла. Тот сидел, небрежно бросив ногу на ногу, и тоже смотрел на Павла. Смотрел не то иронически, не то с неприкрытым чувством пренебрежения или самодовольства — вот, мол, и раскусил я тебя, Селянин, и никакого особого труда для меня это не представляло.

— Наверно, припомнишь мне кое-что из прошлого, а? — все так же едко продолжал Кирилл. — Или будешь великодушным? Власть имущий может позволить себе роскошь быть великодушным.

— Тебе не надо больше пить, — мягко сказала Ива, увидев, как Кирилл снова потянулся к графинчику. — Опять будешь хвататься за печень.

Однако Кирилл не обратил на нее никакого внимания — будто и не видел ее. Спросил у Павла, придвинув к нему свой стул так близко, что колени их теперь почти касались:

— А почему ты сказал, что еще до сегодняшнего дня не смог бы ответить на мой вопрос: остановишься ли ты на первой ступеньке или пойдешь дальше? Почему лишь сейчас тебе все стало ясно? Можешь объяснить?

— Могу. Хотя мне и не по душе такая форма беседы. Ты будто допрашиваешь меня. А я будто в чем-то должен оправдываться. Но все равно я обо всем тебе расскажу. Возможно, в последний раз… Если хочешь знать, я лишь сегодня по-настоящему понял, как много зависит от человека, которому дано то, что ты называешь властишкой. Чертовски много! Встретили меня у Симкина не с распростертыми объятиями, хотя я и сейчас толком не знаю — почему. Говорят, пришел на готовенькое. Хотя готовеньким там и не пахнет. Говорят, пришел примазаться к их славе. Хотя славы там не видно и на горизонте… Но это не главное. Главное в том, что я вдруг понял: даже такие опытные инженеры, как Симкин, до конца не разобрались в самой сути научно-технической революции. Научно-техническая революция — это для Симкина если и не отвлеченное понятие, то по крайней мере что-то такое, что они морально поддерживают, за что голосуют обеими руками и без чего вроде и жить теперь не могут, но… Понимаешь, Кирилл, в НТР надо вдохнуть живую душу, а Симкины этого делать или не хотят, или не могут. Дали, скажем, Симкиным новую машину — вот они и считают, что научно-техническая революция на их маленьком фронте уже совершилась. Работает эта машина — и слава богу, они отдали дань техническому прогрессу, чего же еще от них требовать?

— А что главным считаешь ты? — спросил Кирилл. — В чем заключается та самая «живая душа», о которой ты толкуешь?

Кирилл слушал Павла очень внимательно — Павел это видел по выражению его лица. И по тем едва уловимым признакам, по которым он давно уже научился угадывать внутреннее состояние Кирилла. Стоило Кириллу сосредоточиться, заострить на чем-нибудь свое внимание, как он весь сразу подбирался, плотнее сдвигал брови и кончиками пальцев начинал прикасаться к своим всегда аккуратно подстриженным усикам.

— В чем заключается «живая душа»? — Павел задумчиво посмотрел на молча сидевшую в сторонке Иву, словно в ее глазах надеялся найти точный ответ на вопрос Кирилла. — Конечно, не в одном каком-то факторе, а в сумме многих. Главное, мне кажется, — это люди. У нас — наши грозы. Мы, мы, Кирилл, должны, обязаны сделать так, чтобы каждый шахтер понял: научно-техническая революция — это дело не только инженерно-технических работников, но и его кровное дело. Я, наверное, говорю немножко банально, но что тут скажешь другое? Понимаешь, если наши рабочие — все, все до единого! — не поймут, что наша научно-техническая революция чем-то сродни той, когда на улицах строили баррикады, — ни черта не получится. Битву одними кнопками на пультах мы не выиграем. И одними инженерными знаниями — тоже. Как, как зажечь всех — вот о чем надо думать. Опять банально? Может быть, но я думаю именно об этом. Думаю о том, что каждый рабочий должен искать и в конце концов найти свое место в «живой душе» научно-технической революции. Только тогда она будет по-настоящему «живой душой». И дело тут, как видишь, совсем не в том, буду я обладать властишкой или нет. Я просто набрался смелости сказать самому себе: «Павел, ты смотришь дальше, чем Симкины, поэтому должен идти вперед. А Симкины пусть или потеснятся, или научатся смотреть не только под ноги…»

— Симкины… А Кашировы?

Ива нервно побарабанила пальцами по столу. Она хотела, чтобы Павел еще раз взглянул на нее — надо было предостеречь его, удержать. Здесь, в комнате, давно уже собиралась гроза, никто этого не чувствовал так остро, как Ива. Однако первым на нее взглянул не Павел, а Кирилл. Он быстро к ней обернулся и жестко спросил:

— Ты чего? — И опять — к Павлу: — Ну? Симкины… А Кашировы?

— Ты — лично о себе? — Павел слегка отвернулся в сторону, чтобы не так близко видеть лицо Кирилла. Оно было у него напряженным, до крайности напряженным, и хотя, как всегда, Павел отметил мужественную красоту этого лица, сейчас оно казалось ему страшно неприятным.

— Да, я лично о себе, — сказал Кирилл. — Если ты так думаешь о Симкине, то… Таких, как я, надо гнать в шею?

— Я ведь не начальник отдела кадров, Кирилл. И не директор шахты. Зачем же я буду брать на себя чужие заботы…

— Уходишь? Боишься осложнений?

— Не хочется обижать тебя. Скажу только одно: ты не растешь. Вполне возможно, что тебя когда-то и повысят в должности, но сам-то ты останешься на том же месте. И лишняя властишка тебе ничего не даст. Ни тебе не даст, ни кому другому.

Кирилл встал, отошел на два-три шага от Павла и теперь смотрел на него так, как порой художник издали смотрит на свою картину, критически оценивая ее достоинства и недостатки. Он даже глаза слегка прищурил, словно ему хотелось увидеть Павла в том фокусе, в котором точнее могут проявиться отдельные штрихи этого человека.

— А ты мне начинаешь нравиться, Селянин! — неожиданно воскликнул он. — И знаешь, чем? Нет, не наглостью, этого добра хватает и в других типах, и тут тебе при всем желании переплюнуть всех не удастся. А вот что-то в тебе появляется этакое сугубо личное, хотя и похожее на наглость, но не она… Ага, нашел — наглая самоуверенность! Ты согласна со мной, Ива? Погляди на него: только-только стал маленьким начальничком, и уже понесло его. Симкиных — в отставку, Кашировых — на свалку, а самому — вперед. «На первой ступеньке не остановлюсь, на второй и на третьей — тоже…» Вот это хватка! Бульдожья! Ты, собственно говоря, зачем сюда пришел, товарищ Селянин? Я спрашиваю: зачем ты сюда пришел? Поделиться своими мыслями о непригодности Симкиных и Кашировых как инженеров? Убедить их, что они уже сейчас должны уступить тебе место?

— Кирилл! — Ива тоже поднялась и, подойдя к Кириллу, встала рядом с ним. — Кирилл, ты, как всегда, сгущаешь краски Смешно думать, будто Павел претендует на твое место. Зачем оно ему? Ты же сам говорил, что почти на каждой шахте острая нехватка инженеров… Всем хватит места… Разве не так, Кирилл?..