Пётр Лебеденко - Черные листья

Вот так… В святая святых мозгового центра угольной промышленности области, то бишь в комбинате, неисчислимое множество кабинетов, на дверях которых тускло поблескивают таблички: «Производственный отдел», «Отдел по технике безопасности», «Начальник района» и так далее… Разве Кирилл Каширов не способен занять один из этих кабинетов? Разве все, кто в них сидит, полностью «соответствуют»?

И Кирилл ждал. Он настолько был уверен в реальности своих надежд, что даже в ожидании находил какое-то наслаждение. Ему казалось, будто и все его окружающие люди нисколько не сомневаются в скором изменении его положения и смотрят на него если и не заискивающе, то по крайней мере с таким уважением, с каким на других начальников участков не смотрят. И Кирилл считал это нормальным — иначе ведь и быть не могло.

Однако время шло, а Кирилла никто не беспокоил, никто ему ничего не предлагал. И время, как считал Кирилл, работало не на него: постепенно роль начальника участка Каширова в ЧП забывалась, острота того восприятия, с каким был встречен поступок Кирилла, затушевывалась и угасала. Короче говоря, все приходило в норму. И так же постепенно Кирилл терял душевное равновесие. Недоумение по поводу того, что в его положении ничего не изменялось, перерастало в скрытое недовольство, недовольство — в озлобление. Не умея — да и не очень-то желая — сдерживать свои чувства, Кирилл теперь часто искал отдушину, чтобы «выпустить пары». Ему хотя бы изредка надо было разрядиться и излить перед кем-то все накипевшее. Больше всего, конечно, для этой цели подходила Ива — существо близкое, часто безропотное и уж наверняка такое, которое не станет звонить на стороне о том, что́ в этом доме происходит…

— Я спрашиваю — поговорим? — повторил Кирилл.

— Если ты хочешь, — тихо ответила Ива. — Но о чем?

— О чем? Ты не знаешь?

Он уже был на пределе — Ива это видела. И ей становилось страшно. Теперь ей часто становилось страшно, хотя она всегда была уверена, что Кирилл никогда не поднимет на нее руку. Но Ива не могла забыть того вечера, когда он ушел, чтобы не возвращаться. Помнит все до мельчайших подробностей. И как вдруг почувствовала пустоту и в доме и внутри себя, и какая острая тоска ее тогда охватила, и как она выбежав на улицу, кричала не своим голосом: «Кирилл! Кирилл!»

— Я не хотела тебя огорчить, Кирилл, — сказала она. — Это получилось само собой. Если я виновата — прости меня.

— Как у вас все легко и ловко! — крикнул Кирилл. — Нашкодить, измотать человеку нервы, и — простите, пожалуйста… Какого черта ты влезла в наш разговор? Чтоб угодить этому неудачнику? Мало он мне напакостил? У него ведь ни стыда, ни совести. Забыла, как он меня обгадил вместе со своей щелкоперкой? А теперь пришел на поклон: помоги, Кирилл!

— Он ведь не для себя. Я думала, что ты…

— Думала, думала… Подумала бы лучше о другом — почему им там пришло в голову толкать Селянина вперед. И почему им не приходит в голову хотя бы как-то оценить поступок Каширова. Или люди каждый день совершают такие поступки?..

— Ты прав, Кирюша. Я и сама не раз размышляла над этим…

— Над чем?

— Ну, над несправедливостью, о которой ты говоришь. И Костров, и Тарасов уже давно могли что-то для тебя сделать. А тем более Грибов…

Ива явно кривила душой — она никогда не считала, что поступок Кирилла обязательно должен быть чем-то отмечен. И, честно говоря, ей было бы неприятно, если бы Кирилла отметили лишь за его поступок — разве ее муж готов был пожертвовать собой ради корысти? Это был благородный порыв души — вот что это было. Она и теперь уверена: случись и сейчас что-нибудь подобное — Кирилл, не задумываясь, сделал бы то же самое, что сделал тогда. А говорит он о какой-то там несправедливости просто так, потому что в эту минуту очень раздражен.

Да, не в первый раз Ива кривит душой. Чувствует, как наслаивается в ней накипь, знает, что нелегко ее будет потом удалить, а вот заставить себя быть прежней Ивой — прямой и честной — уже не может. Боится. Одиночества боится, тоски, пустоты. Бывает, хочется закричать от бессилия, разорвать эту липкую паутину, которой Кирилл опутал ее волю, но опять вспомнит тот вечер и скажет самой себе: «Помолчи, Ива, потерпи…» И терпит. Может быть, на свою беду…

Она украдкой взглянула на Кирилла. Кажется, начинает остывать. И слава богу. Лишь бы гроза прошла стороной… Вон уже и улыбка появилась на его лице. Правда, странная какая-то улыбка: будто обрадовался Кирилл не тому, что услышал от близкого человека поддержку, а тому, что удалось ему еще раз унизить этого близкого человека, еще раз почувствовать над ним власть… А может, Ива и ошибается. Может, и не стоит так плохо думать о Кирилле — он ведь всегда для нее немножко загадка.

И сразу уцепилась за эту мысль: Кирилл загадка не только для нее самой, его многие не могут понять. Сильный человек всегда сложен, оттого его и трудно понять, оттого ему и жить тяжелее, чем другим.

— Слыхали? Дайте ему цепь! — бросил Кирилл. — Хочет скакать аллюр три креста. Не так быстро, голубчик! Кто быстро скачет — рискует сломать шею. Так говорят умные люди.

— Я вступилась за него лишь потому, что мне его немножко жаль, — сказала Ива. — Будь у него твой опыт и твоя закалка — все, наверное, было бы по-другому.

— Опыт и закалку надо наживать, — поучительно заметил Кирилл. — Только не за счет других. А насчет жалости… Не ты ли когда-то говорила: мужчина, вызывающий в женщине жалость, не достоин носить звание настоящего мужчины?.. Давай-ка лучше еще по одной. За настоящих мужчин. А не просто за мужской пол…

Вот теперь, довольный своими словами, он засмеялся действительно весело и непринужденно. Налил «эликсира» Иве и себе, показал глазами: «Давай, мол» — и тут же выпил. Ива тоже, кажется выпила с такой же быстротой. Но посмотрел бы Кирилл, что у нее сейчас на душе. Будто предала она в эту минуту все, чем долгое время жила: и чувство, дружбы к Павлу, и прошедшие годы, когда мир — ее, Ивин мир — не омрачался ни страхом, ни низостью, и мечты свои о том, что будет она всегда честным и порядочным человеком. Господи, разреветься бы сейчас по-бабьи навзрыд, облегчить сердце… Но Кирилл спросит: «Ты чего?» Хватит ли у нее смелости сказать, «чего» она? Не хватит…

— Давай еще по одной, — сказала Ива. — А потом еще и еще, хорошо? Знаешь, Кирилл, у меня последнее время почему-то появляется желание как следует выпить. Это ведь плохо, правда? Или не очень? Ну, давай выпьем. Давай, Кирилл…

Он опять засмеялся:

— Ну что ж, давай. Не боишься?

— Чего?

— Желания как следует выпить? Я знал женщин, в которых такое желание переросло в необходимость. Вначале — от времени до времени, потом — почти ежедневно. Ты этого не боишься?