Пётр Лебеденко - Черные листья

О том, что произошло в министерстве, Павел слышал от Тарасова. Когда Министр вызвал Батеева в Москву, Петр Сергеевич счел нужным зайти в отдел к Бродову, и между ними состоялся весьма интересный, хотя и не очень приятный разговор.

Встретил Арсений Арсентьевич гостя по своему обычаю шумно и сразу же забросал его вопросами, совершенно не относящимися к делу. Как Петр Сергеевич долетел, как он себя чувствует, какая у них там, на юге, погода, не появился ли на ростовском рынке рыбец и т. д. и т. п. Он суетливо ходил вокруг Петра Сергеевича, по-дружески хлопал его по плечу, смеялся, заглядывая ему в глаза, сыпал комплиментами насчет того, что Батеев день ото дня молодеет, но за всем этим чувствовалась какая-то фальшь.

Потом он спросил:

— Чайку, Петр Сергеевич? Или столичного кофейку? А может, по рюмашечке коньячку с дороги? Для бодрости, так сказать, для поднятия духа…

Он открыл сейф, достал бутылку коньяку и, постукивая пальцами по этикетке, восторженно произнес:

— «Камю»! Кое-кто из гурманов предпочитает «Наполеон», но это дилетанты. Настоящий знаток «Камю» ни на что другое не променяет. Мягкость, букет, аромат…

— Спасибо, Арсений Арсентьевич, я пить не стану, — сдержанно ответил Петр Сергеевич. — Через полчаса — на прием к Министру, неудобно как-то…

— Да вы что, батенька мой Батеев! — весело воскликнул Бродов. — Министр наш, чай, не пуританин. И не представитель ГАИ — в трубку дышать не заставит! Нет-нет, по рюмашечке мы с вами все-таки опрокинем, Петр Сергеевич, за старую дружбу…

Он налил две крохотные рюмки, протянул одну Батееву, а сам быстро выпил и причмокнул:

— Вот оно где, солнышко ясное! Тыщу памятников поставить бы тому, кто это ясное солнышко в божественную влагу заключил на радость людям… Да не тяни ты, дружище, — неожиданно перешел он на «ты» и даже легонько подтолкнул Петра Сергеевича под локоть. — Старая ведь дружба не ржавеет, за нее не грех выпить и непьющему.

Однако Батеев осторожно поставил наполненную до краев рюмку на стол, посмотрел на Бродова и все так же сдержанно сказал:

— Дружбы-то между нами никогда, между прочим, не было, Арсений Арсентьевич. Так, деловые отношения, не всегда, как вы хорошо знаете, добрые. Вы уж извините провинцию за невежливость, но куда ж от правды уйдешь!..

— Не всегда, говоришь, добрые? — Кажется, Арсений Арсентьевич не обиделся, а может, опять фальшивил, сейчас этого понять было нельзя. — Что ж, тут, дорогой мой Петр Сергеевич, твоя правда. Да только много ли ты на своем веку добра в деловых отношениях видел? И нужно ли оно, добро это, людям, если они немаловажные для государства вопросы решают? Тут, батенька, две стороны одной медали. Добрым будешь — на голову сядут, почтут за слабохарактерность. А слабохарактерный начальник — это уже не начальник. Согласен? У нас вот с тобой разное было, не всегда обнимались, зато и дело какое сделали! А? Так-то, Петр Сергеевич… Министру как станешь докладывать?

— Как бог на душу положит, — не глядя на Бродова, ответил Петр Сергеевич.

— А бог твой — кто?

— Истина, Арсений Арсентьевич.

— Загадками изъясняешься. Или просто темнишь. Ты вот скажи: кому будет польза, если начнешь на отдел лапти вешать? Не поддержали, мол, вовремя, рогатки ставили и тэ дэ и тэ пэ. Ты — на отдел, отдел — на тебя, а Министр свару не привечает… Нет, не привеча-ает, Петр Сергеевич! А потом еще вот что: ну, устроит Министр разнос отделу, а дальше? К тебе-то лично как отдел станет относиться? Улавливаешь суть?

— Улавливаю. Отдел — это что, Арсений Арсентьевич? Общее понятие или что-то конкретное? У меня ведь не с отделом конфликт был, а с товарищем Бродовым. Вот это и есть суть…

— Та-а-ак! — протянул Бродов. — Значит, решил Бродова в жертву принести? Чтоб самому настоящим героем перед Министром выглядеть? Посмотрите, дескать, на Петра Сергеевича Батеева, оцените его мужество. Кругом — враги, вроде Бродова, кругом — баррикады, а Петр Сергеевич Батеев — на штурм. И победил. Орден ему, на пьедестал почета его, а Бродова — вон! В шею, чтоб под ногами не путался!

Он неожиданно рассмеялся, прошел к своему креслу, сел, развалясь, положил на стол белые, почти по-женски выхоленные руки. Смеялся он громко и, как казалось, весело, у него даже слезы на глазах выступили, и он, подняв руку, тыльной стороной ладони вытер их и все это время неотрывно глядел на Петра Сергеевича Батеева, точно перед ним сидел этакий чудак, над которым не велик грех и посмеяться. А Петр Сергеевич, не показывая своего удивления этим неожиданным взрывом веселья, все же немало удивлялся, никак не догадываясь о его причине.

Наконец Арсений Арсентьевич сказал:

— А ты, Петр Сергеевич, действительно смахиваешь на провинцию. Наивностью своей, понимаешь? Неужели и вправду думаешь, будто Бродова — в шею, а тебя — на пьедестал? А? Честно скажи, я не обижусь, вот те крест святой!

— Так не я же об этом думаю, а вы, Арсений Арсентьевич, — улыбнулся Батеев. — Вы, а не я, такую гипотезу высказали. Я даже не знаю, зачем Министр пригласил меня. Догадываюсь, конечно, но… Откровенно скажу, Арсений Арсентьевич, неприятен мне подобный разговор. И не могу понять, с какой целью вы его затеяли? Хотите все сгладить? Хотите припугнуть? — Он пожал плечами и повернулся, чтобы уйти, не считая больше нужным находиться в кабинете Бродова и беседовать с ним.

Но Бродов живо вскочил со своего кресла, догнал Петра Сергеевича и, взяв его за локоть, сказал:

— Подожди, Петр Сергеевич. Еще пару слов. Ты, небось, думаешь, что я перед Министром тень на тебя бросал? Поэтому и неприязнь ко мне? Так вот слушай: ни единого худого слова о тебе сказано не было. А струг твой я в глазах Министра поднял до небес. Веришь?

— Я пойду, Арсений Арсентьевич, — сказал Батеев. — Время уже.

Однако Министр принял их сразу обоих. Был он по какой-то причине хмур, но все же с Батеевым поздоровался тепло и даже, хотя и скупо, улыбнулся и, показывая на стул у своего стола, заметил:

— Давно хотел видеть тебя. Петр Сергеевич, да все недосуг. Как живешь-можешь? Война с нашими горе-технократами не вышибла тебя из седла?

— Он же давно с донскими казаками побратался, — подхватил Бродов, — и сам теперь почти как казак. А их из седла не вышибешь!

Министр взглянул на Арсения Арсентьевича так, словно только сейчас его и приметил. Несколько мгновений молчал, вроде как с удивлением его разглядывал, и вдруг мрачно сказал:

— Некоторые наши работники, товарищ Бродов, любого всадника из седла вышибить могут. Наловчились.

— Это так, это так, это так! — подхватил Бродов, тихонько засмеявшись. — У нас это могут, у нас это могут… Наловчились…

Арсений Арсентьевич стоял рядом с Министром, обхватив руками спинку стула, и Петр Сергеевич видел, как нервно вздрагивают его пальцы. Кажется, видел это и Министр. Поморщившись, он предложил: