Пётр Лебеденко - Черные листья

— Садитесь, товарищ Бродов. И разрешите выслушать вас несколько позже. Не возражаете?

— Прошу прощения. — Бродов покорно наклонил голову и повторил: — Прошу прощения…

Министр снова обратился к Батееву:

— Так как же, Петр Сергеевич? Вышибли вас наши горе-технократы из седла? Что в постель они вас уложили, об этом я слышал. Или слухи преувеличены?

— Теперь все в порядке, — улыбнулся Батеев. — Все, как принято говорить, в норме. Для нас сейчас главное, товарищ Министр, дать новому струговому комплексу хороший разбег. Мы думаем, что у него большое будущее. Особенно у нас, где угольные пласты остаются все менее мощными.

— А как приняли ваше новое детище шахтеры? В первую очередь я имею в виду рабочих очистных забоев. Судя по тому, как они окрестили машину — Устей, кажется? — она пришлась им по душе?

— Рабочие верят в комплекс, товарищ Министр, — ответил Батеев. — Верят! Как верят и в идею научно-технической революции… Приняли ее как свое кровное.

— Теперь это уже не идея, — заметил Министр. — Это, Петр Сергеевич, уже жизнь… Значит, верят?

— Верят.

— А вы? — Министр резко повернулся к Бродову, и тот от неожиданности вздрогнул, точно его ударили. — А вы, Арсений Арсентьевич, во что верите? Что для вас в вашей работе является святым?

Бродов все же сумел подавить в себе минутное замешательство и, хотя заметно побледнел, ответил более или менее уверенно:

— Я старался оказывать посильную помощь Петру Сергеевичу, товарищ министр. В частности, когда решался вопрос о струговом комплексе «УСТ-55», я предлагал Петру Сергеевичу несколько вариантов конструкции. Он может это подтвердить. Инициатива выехать на место и там с Петром Сергеевичем и другими товарищами разобраться кое в каких вопросах и сообща решить их исходила от меня. Думаю, Петр Сергеевич не станет отрицать, что моя поездка дала положительные результаты… Мы с ним много поработали… Хотя, конечно, не всегда друг с другом соглашались. Не скрою, меня беспокоил факт слишком медленного внедрения комплекса в производство — шахта недодала нескольких тысяч тонн угля. С этим фактом нельзя было не считаться. Были и другие неувязки, но теперь все осталось позади. Я тоже верю в большое будущее детища Петра Сергеевича и собираюсь от души поздравить и товарища Батеева, и его коллег с победой…

Он посмотрел на Петра Сергеевича с такой подкупающей доброжелательностью, точно они всю жизнь были неразлучными друзьями и всю жизнь лишь тем и занимались, что непрестанно друг друга поддерживали и протягивали друг другу руку помощи. И еще Петр Сергеевич увидел в глазах Бродова немую просьбу поддержать его именно сейчас, даже не просьбу, а мольбу, словно от того, что сейчас скажет Петр Сергеевич, зависит судьба Бродова, вся его жизнь. И на губах Арсения Арсентьевича застыла тоже умоляющая улыбка, и весь он в эту минуту казался Петру Сергеевичу очень жалким и беспомощным человеком, у которого земля уходит из-под ног, и видит этот человек пропасть, страшится ее и готов уцепиться за что угодно, лишь бы удержаться и не упасть…

«Нет, не стану бить лежачего, — подумал вдруг Петр Сергеевич. — Не честно это будет. Не по-мужски… В конце концов, он тоже человек, а у кого из людей не найдешь той или иной червоточинки? Есть людишки и похуже Бродова… Этот хоть юлит, скользит, а другой мертвой хваткой вцепится в горло и уже не отпустит. Да и кто знает: может, он и вправду наконец понял свою ошибку? Кто из нас не ошибается?..»

Петр Сергеевич уже собрался было сказать Министру, что Бродов действительно кое в чем ему оказал помощь и никаких претензий у него ни к самому Бродову, ни к отделу, в котором Бродов работает, нет, но тут как раз и вспомнил посещение Арсением Арсентьевичем своего города, вспомнил, с каким упорством тот доказывал необходимость приостановить эксперименты со струговым комплексом, и делал он это из корыстных целей, а не потому, что и вправду его что-то тревожило. И еще вспомнил Петр Сергеевич Павла Селянина, который дрался за Устю с не меньшим запалом, чем он сам, и друзей Павла, сумевших увидеть в Усте то, чего не разглядели в ней даже многие инженеры, и, вспомнив все это, Петр Сергеевич подумал: «А ведь Бродов — не простой инженер, в его руках много власти, такие люди, как он, часто решают судьбу того или иного этапа научно-технической революции. Но имеют ли на это право люди, подобные Бродову? Не лучше ли будет, если они уступят место более честным работникам? И кто назовет меня самого честным человеком, коммунистом, если я проявлю малодушие, если не скажу Министру всей правды?..»

Министр спросил:

— Отдел действительно оказывал вам помощь, Петр Сергеевич? Судя по той информации, весьма, правда, скудной, которой я располагаю, все обстояло не совсем так, как об этом говорит товарищ Бродов. Вы можете внести ясность в этот вопрос?

— Кому же, как не Петру Сергеевичу знать истинное положение вещей, — вставил Арсений Арсентьевич. Хотел, кажется, добавить что-то еще, но Министр строго на него посмотрел, и Бродов умолк.

— Мне не очень приятно об этом говорить, — немного помолчав, ответил Петр Сергеевич, — но думаю, что сказать обо всем крайне необходимо. Арсений Арсентьевич, по сути дела, правильно заметил, что основные неувязки с комплексом остались позади. Да, слава богу, — позади. Но за этой конструкцией последуют другие, более совершенные, ведь процесс технического прогресса необратим… — Петр Сергеевич коротко взглянул на Бродова, с напряженным вниманием прислушивающегося к его словам, и продолжал: — И что тогда? Снова те же неувязки? Снова тормозные колодки под колеса? Снова вместо конкретной помощи навязывание своих идей?

— О чем вы, Петр Сергеевич? — не выдержал Бродов. — О каких тормозных колодках вы говорите, какое навязывание идей вы имеете в виду?

— Я попросил бы вас помолчать, товарищ Бродов! — резко бросил Министр. — У вас еще будет возможность высказаться… Продолжайте, Петр Сергеевич.

Ничего не приукрашивая, стараясь не сгущать красок, Петр Сергеевич подробно доложил Министру обо всем, что было связано с работой над струговым комплексом и о той неблаговидной роли, которую играл Арсений Арсентьевич Бродов. Министр слушал очень внимательно, ни словом не перебивая рассказ Батеева, лишь изредка из-под насупленных бровей поглядывая на Бродова и делая какие-то короткие заметки на листе бумаги.

Бродов же, всем своим видом показывая, что он крайне удивлен, почему Министр не прервет этот бред и не оборвет Батеева, презрительно кривил губы в усмешке и так же презрительно хмыкал, стараясь, правда, чтобы его хмыканье слышал лишь один Батеев. А когда Петр Сергеевич окончил свой рассказ, он как-то по-ученически поднял руку и спросил у Министра: