Пётр Лебеденко - Черные листья

И вдруг он услышал:

— Развлекаетесь, Павел Андреевич?

В двух шагах от него стоял, пригнувшись, Богдан Тарасович Бурый — «тихий змей», стоял и ехидненько усмехался. По этой усмешечке было видно, что ему доставляет удовольствие кольнуть помощника начальника участка, притом кольнуть вроде бы безобидно, просто так, шутливо. Однако Павел и вправду ничуть не обиделся и ответил совершенно спокойно:

— Помогаю, Богдан Тарасович. К тому же захотелось поработать.

— Ну-ну, ну-ну. — Бурый несколько раз кивнул головой, точно одобряя. — Это хорошо. Хорошо, говорю, когда хочется поработать. Для души полезно. Только чтоб польза и для дела была. Чтоб, значит, не распыляться… Устю-то вашу надо бы остановить, Павел Андреевич, а?

— Это почему же? — быстро спросил Павел, бросая лопату. — О чем вы?

— А куда уголь девать? Опрокид-то заклинило, мертвый стоит, ни туда ни сюда. В вагонетках полным-полно, сыпать дальше некуда… Значит, поработать, говорите, захотелось, Павел Андреевич? Ну-ну, ну-ну…

Павел рванулся было из лавы и уже миновал Бурого, невозмутимо за ним наблюдавшего, но вдруг резко повернулся и жестко ему сказал:

— Вы бригадир, Богдан Тарасович, или?.. — Он посмотрел на Никиту Комова и Семена Васильева, прислушивающихся к его разговору с Бурым, и добавил: — Прошу вас следовать за мной, Богдан Тарасович.

Они выбрались из лавы, и Павел, не оглядываясь, быстро пошел впереди бригадира. Семеня за ним, Бурый вполголоса, будто про себя, ворчал:

— Вот так-то… Сосед у меня есть, пьянчужка… Человек, можно сказать, конченый. В неделю раз приходит к нему милиционер, приказывает: «Прошу вас следовать за мной, гражданин…» Так и говорит: «Прошу вас следовать за мной…» Ну, дела!

Павел, не выдержав, бросил через плечо:

— Не стыдно вам быть таким безразличным человеком, Богдан Тарасович? Шахта для вас что — чужой дом?

— Чужой? В чужом доме, Павел Андреевич, по два десятка лет кряду не проживают. К чему вы это?

— К тому, что души у вас нет. «Проживать» — дело несложное. Жить надо! Заклинило опрокид, забили углем все вагонетки, а вы что? «Устю-то вашу надо бы остановить…» «Вашу»! Другого слова не подыскали? Вы работать хотите, Богдан Тарасович? По-новому работать, по-настоящему?

— Так-так-так! — Бурый все же догнал Павла, пошел с ним рядом. — Как разрешите понимать ваши слова, Павел Андреевич? Угроза?

— Предупреждение! — жестко сказал Павел. — Посмотрите, как работают рабочие. Пошире откройте глаза.

— Андрей Андреевич Симкин меня не предупреждал. Между нами кошка не пробегала. Не рано ли за метлу беретесь, Павел Андреевич? А то ненароком самого себя можно вымести…

Павел ничего не ответил. И пошел еще быстрее, опять обогнав Бурого и слыша, как тот, продолжая ворчать, семенит сзади мелкими шажками. «Черт с ним, пускай ворчит, — подумал Павел. — Сейчас главное — привести в порядок опрокид. Устю из-за этого останавливать нельзя. У Ричарда Голопузикова — секундомер. У Чувилова — тоже. Считают секунды. Темп. Четыреста тонн за смену — плохо это или хорошо? Сегодня за смену четыреста тонн будет. И это хорошо. Сегодня хорошо. Только сегодня… Но главное сейчас — привести в порядок опрокид».

У опрокида возился один слесарь. При приближении Павла он засуетился, но было видно, что это для отвода глаз, а на самом деле спешить он не собирался, потому что в одиночку все равно ничего сделать не мог. Он так и сказал Павлу:

— Две руки тут мало, товарищ начальник. Хотя бы еще пару. Иначе до нового потопа опрокид стоять будет.

Павел спросил у Бурого:

— Вы вызвали кого-нибудь, Богдан Тарасович?

Бурый развел руками:

— А кого вызовешь, Павел Андреевич? Пока с материка явятся, новый потоп и вправду начнется…

Бурый всегда употреблял это слово: «материк», имея в виду все, что было там, наверху. Павлу даже нравилось раньше, как Богдан Тарасович его произносит, но сейчас он не на шутку озлился:

— С материка! Материк ваш не за тысячу верст, а телефон — совсем рядом. О чем вы думаете?

Ему было неприятно разговаривать с Бурым таким тоном, он понимал, что бригадир в душе и смеется над ним, и клянет его на чем свет стоит, но сдержать себя не мог. «Черт знает, за что Симкин держит этого лаптя столько лет! — думал Павел. — Ведь ни тпру, ни ну… «Ваша» Устя! Будто прохожий!»

— О чем я думаю, спрашиваете? — едко усмехнулся Богдан Тарасович. — Могу доверительно ответить, Павел Андреевич. Думаю я о том, что как-то нескладно у вас с самого начала получается. Не в обиду будь сказано, конечно. Оно, с одной стороны, понятно: опыт не тот, силенок маловато, желание показать, что я, дескать, начальник теперь и имею право прикрикнуть кой на кого, а с другой стороны — непонятно, куда человеческая скромность девалась? В распыл пошла? И почему, обратно же, гонору столько?.. Вот о чем я думаю, дорогой Павел Андреевич. Не одобряете?

— Одобряю, — сказал Павел. Сказал так жестко, точно видел в Буром своего исконного врага. — Все одобряю, Богдан Тарасович. А теперь давайте с вами поработаем. Поможем парню привести опрокид в порядок. И прошу вас не медлить.

Он сбросил фуфайку, снял мешающую ему каску с прикрепленной к ней «головкой» и спросил у слесаря:

— Нашел, где заклинило?

— Нашел. Вот тут, товарищ начальник. Я сейчас поддиру принесу, эту сторону подважить надо. Вы подважите, а я…

— Давай, — согласился Павел. И Бурому: — Чего ж вы стоите, Богдан Тарасович? Шок у вас?

Бурый молча потоптался на месте, потом не спеша подошел к Павлу, сказал:

— Советую все ж Устю на время остановить, Павел Андреевич. Нескорое это дело — опрокид в порядок привести.

— Нет! — крикнул Павел. — Струг будет работать!

— Вольному воля, — пожал плечами Бурый. — Или, как говорится, начальству виднее.

Через несколько минут прибежал Семен Васильев, сказал:

— На подмогу прибыл, Павел Андреевич. Никита Комов так распорядился. «Иди, говорит, я тут за двоих управлюсь». А Чувилов сказал: «Спроси у Павла Андреевича, если еще кто нужен — пришлю. Лишь бы Устю не останавливать».

К счастью, опрокид заклинило не настолько, чтоб возиться с ним «до нового потопа». Не прошло и часа, как его привели в порядок, и Павел с облегчением сказал Бурому, огромным цветастым платком вытиравшему мокрое от пота лицо:

— Вот видите, Богдан Тарасович… А вы говорили…

Они снова возвращались в лаву. Бурый угрюмо молчал, думая о чем-то своем, Павел же, у которого вся злость к Богдану Тарасовичу внезапно исчезла, старался расшевелить его, понимая, что бригадир чувствует себя неловко.

— Устали, Богдан Тарасович? — спросил он, положив руку на плечо Бурого. — Может, отдохнете?

— Порох у меня еще не отсырел, — ответил Богдан Тарасович. — Или посмеиваетесь, Павел Андреевич? Оно, конечно, можно и посмеяться над пожилым человеком — сдачи-то он не даст… Тем более начальнику…