Лев Лондон - Снег в июле

— Э-э… гм-м! К кому?

— К глазкам, — разъяснил сидящий у окна.

— Э-э… гм!.. голубые.

— «Го-лу-бы-е»! — насмешливо протянул руководитель мастерской. — Не цвет тут важен, а о чем они говорят. Если б это было лет двадцать назад…

— Тридцать, — поправил сидящий у окна.

— Ну, тридцать! Согласен. Так я бы не только этот дом не принял, но все дома, которые она строит — не принимал.

— Э-э… гм! Но вы же по телефону мне приказали…

— Ну да, приказал… Эх, о чем с вами говорить! — Руководитель мастерской встал и прошелся по кабинету. По дороге он заглянул в листок бумаги, который писал сидящий у окна; остановился посередине комнаты и, засунув пальцы в карманчики жилета, добавил: — Ничего не поделаешь, придется поехать посмотреть, что вы там напринимали. Эта же особа не отстанет?

Романов тоже встал.

— Э-э… Она уходит со стройки.

Когда на перекрестке, под носом у двух регулировщиков — один из которых сидел в стеклянной будке, а другой, как футбольный судья, находился в гуще игроков-машин — Нина выскользнула из машины и исчезла в толпе, сразу раздалось два свистка. Регулировщик из стеклянной будки от изумления даже вышел на лесенку и поманил Юрского к себе.

Юрский подъехал к тротуару, остановил машину и, вздыхая, подошел к будке, держа в руке кучу документов.

— Права? — Хотя регулировщик знал, что сейчас изничтожит нарушителя (Юрский, кроме всех своих должностей и даже степени кандидата наук, сейчас приобрел новое качество — Нарушитель), по столичному этикету он козырнул.

Юрский, все так же вздыхая, протянул книжечку.

— Удостоверение личности, — ласково потребовал регулировщик.

Сейчас, когда он получил документы, уже можно было обрушить на владельца машины все претензии за тяжкие нарушения. Но открыв удостоверение, регулировщик удивленно посмотрел на Юрского:

— Санэпидстанция нашего района? Главный врач?

— Так точно, — смиренно подтвердил Юрский.

— Что же вы, Семен Владимирович?.. Хорошо, а кто же эта гражданка, что выскочила из машины?

Конечно, Юрский никак не мог подставить под удар Нину Петровну, особенно учитывая состояние, в котором она находилась.

— Виноват, товарищ сержант, незнакомая; попросила ее подвезти, — сказал Юрский, преданно глядя на регулировщика.

— Незнакомая?! Может, все же вспомните фамилию? Звать как?

Юрский отрицательно покачал головой.

Регулировщик несколько минут выговаривал Юрскому. В конце беседы он вдруг предложил прослушать несколько лекций для нарушителей. И хотя Юрский уверял, что товарищ сержант очень убедительно все ему втолковал, тот, спрятав документы в сумку, усмехаясь, заметил:

— Лекции очень хорошо освежают память, товарищ главный врач.

Чертыхаясь, Юрский еще полчаса мотался по улицам в надежде встретить Нину Петровну. Даже заезжал к пожарным, но нигде ее не было.

Уже из своего кабинета он позвонил на стройку. Какой-то девичий голос, всхлипывая, ответил, что Нина Петровна на четырнадцатом вместе с пожарником Ковяриным.

— Как с пожарником? — удивился Юрский. — Десять минут назад, не больше, я разговаривал с ним в Пожохране…

— Ну, так с председателем… Нет, с санврачом Юрским.

Послышались короткие гудки. Юрский недоуменно пожал плечами: что они там, на стройке, с ума все посходили? Сейчас он уже просто был обязан выехать на стройку.

Начальник отдела архитектурно-строительного контроля Игорь Михайлович Кононов, закончив прием, это было около 17.00, снова вызвал к себе Возникова.

— Ну, что будем делать? — спросил он, насмешливо разглядывая контролера.

Возников молча протянул заявление.

— Нет, с этим пока подождем. Я спрашиваю, что будем делать с корпусом номер четырнадцать? Там действительно много недоделок?

Возников пожал плечами.

— Отвечайте! — приказал начальник отдела.

— Малярные работы на восьми этажах…

— На восьми?

— Да… Потом лифт… потом…

— Ясно, можете не продолжать.

Начальник отдела посмотрел в окно. Хорошо сейчас на реке! Этот проклятый корпус номер четырнадцать, ершистая девица (а она совсем неплохо выглядит… глаза чего стоят!) и чудак Возников ломали все его планы. В 18.00 предполагалась неплохая поездочка… Он вздохнул, побарабанил пальцами по столу. М-да! Может, поручить Возникову? Искоса посмотрел на стройконтролера.

— Я думаю, вам нужно поехать на корпус четырнадцать, — строго сказал начальник отдела.

Возников молчал.

— Посмотрите, что там делается. Чего вы молчите?

— Я не поеду, — угрюмо промолвил Возников.

— Может, вам вообще надоела работа? Можно вам помочь.

Несколько секунд они смотрели друг на друга.

— Вот заявление, через две недели я не выхожу на работу, — тихо сказал Возников. Он встал.

Все таким же помятым был его пиджак, на коленях пузырились брюки, но сейчас это уже не вызывало иронии. Начальник отдела почему-то тоже встал.

— Но ведь… Причина?

Возников толкнул дверь, не поворачиваясь, глухо сказал:

— Вы мне очень надоели. Очень!

…Начальник отдела Игорь Михайлович Кононов все же поехал к реке, на пикник. Было все, как и полагалось у людей, понимающих толк в жизни: жаренное в специальном устройстве мясо, правда, оно получилось сырое и жесткое (втайне они, наверное, предпочли бы обыкновенную чайную колбасу), но это был шашлык; кислющее вино, напоминающее слегка разбавленный уксус (и тут участники пикника с удовольствием согласились бы на обычную «Столичную»), но эта кислятина называлась сухим вином. А шашлык, пусть и жесткий, запиваемый сухим вином, хотя и кислым, — согласитесь, это просто шикарно. Игорь Михайлович Кононов готов был пойти и на бо́льшие жертвы, только чтобы жить необычно, элегантно, казаться себе элитой. Но почему-то все время перед ним стояло угрюмое лицо Возникова и слышались слова: «Вы мне очень надоели. Очень!» Кононов, не попрощавшись, тихонько улизнул из компании.

В течение всего дня Важин ждал звонка Нины, сам несколько раз звонил ей домой, на стройку, но ее нигде не было.

Можно было предполагать что угодно и даже самое худшее — разрыв. Он встал из-за стола и прошелся по кабинету. Разрыв. Что это значило для него?.. Многое. Он вдруг понял, что то радостное приподнятое настроение, которое было у него в последнее время и которое он относил за счет выдвижения на новую, большую работу, связано только с Ниной. И возникло оно, когда Нина согласилась выйти за него замуж. Долгое время он считал себя особым человеком, у которого должна быть особая жизнь, не как у других. Он гордился своей выдержкой, деловитостью, умением работать по многу часов в сутки, требовательностью к себе, к окружающим. Но эта особенность делала его сухим, слишком «правильным», как ему когда-то сказала его знакомая Анна. И вдруг он начал вспоминать, как вчера, позавчера, сегодня выглядела Нина; ждать днями, тягучими, длиннющими, встречи с ней или даже короткого телефонного разговора. Он, такой твердый, устойчивый, привыкший, чтобы все было по его, оказался таким, как все. Боже, какое это счастье, быть таким, как все: выполнять капризы, звонить ей по телефону, когда не нужно звонить, приходить к ней, когда не нужно приходить, волноваться, ревновать… Быть как все! И вот сейчас… Нет, она переменилась к нему раньше, до этой злополучной приемки дома. Самотаскин?! Что могла найти эта удивительная девушка в скучном, упрямом чудаке? Не может этого быть, не должно быть! Ведь всегда он брал верх над Самотаскиным. И два года назад, когда тот был прорабом, и сейчас, когда Самотаскин управляющий трестом. Кстати… он подошел к телефону и набрал номер: