Константин Лордкипанидзе - Избранное

Когда я завел разговор об этом с председателем арашендского колхоза Шалвой Гамбарашвили, то совершенно неожиданно для себя услышал от него такое, чего мне никогда не доводилось слышать:

— Что и говорить, личное и общественное хозяйства очень даже усиливают друг дружку, но в последнее время наблюдается одно новое явление, не обращать внимания на которое совершенно недопустимо! В некоторых селах колхозы настолько окрепли и доход там настолько вырос, что тамошние крестьяне уже не столь радеют своему приусадебному участку, колхозный трудодень стал цениться очень высоко, и дому он дает гораздо больше, нежели трудовой день, потраченный в личном хозяйстве. Один крестьянин даже такое сказал мне: «Отвлекает, тащит назад меня мой приусадебный участок! Чего только не дает мне колхоз — и молоко, и сыр, и курочку, и чеснок, и лук и прочее, да притом гораздо дешевле, нежели обходится мне содержание коровы и огорода!» А трудовой человек стремится туда, где руки его ценятся дороже! За примерами далеко ходить не придется. Возьмем сегодняшний Вазисубани. Колхоз этого села сделал трудодень настолько весомым, создал такое обилие и богатство, что уже в силах бесплатно предоставить своему населению хлеб, электричество, отопление, воду… А до той поры, пока село не поднимется на такой уровень, нельзя ни на минуту обделять заботой и вниманием личное хозяйство крестьянина, как и обязывает нас известное письмо Центрального Комитета КПСС…

Вазисубани!

К великому моему сожалению, до сегодняшнего дня я почти совершенно не знал Гурджаанский район. Лишь на заре коллективизации довелось мне раз-другой побывать в Колаги, Велисцихе, Вазисубани в качестве корреспондента газеты «Комунисти» и написать два-три очерка об этих селах. А потом так получилось, что ни разу мои пути-дороги не прошли по этим местам. От своих друзей-писателей я часто слышал хвалу и славу Гурджаани, и мне не терпелось хотя бы одним глазком взглянуть на этот славный край.

Вот и исполнилась моя мечта.

Всего лишь четыре года поработал в качестве секретаря райкома в Гурджаани Шота Эцадашвили — с 1974 по 1978 год. Четыре года не такой уж большой срок в жизни такого крупного района, но в каком бы селе, на какой бы ферме либо винограднике, на каком бы кукурузном поле либо в парниковом хозяйстве не довелось мне побывать — повсюду меня встречало имя этого рачительного и неустанного человека, имя его и любовь к нему.

Гурджаанские телятники и пастухи, бывало, слова не скажут, чтобы не присовокупить к нему здравицу Шота Эцадашвили и не связать с его именем все, чем гордятся они в своих виноградниках либо на фермах. Сколько же добра должен посеять в народе партийный работник, чтобы заставить тружеников района так красиво поминать себя.

С первого же дня своей деятельности Шота Эцадашвили больше всего внимания уделил самой отсталой отрасли хозяйства Гурджаанского района — животноводству. Коровы, овцы, быки и буйволы приносили ежегодно большой убыток.

Надой от одной коровы составлял 1200 литров в год. В 1970—1972 годах Гурджаани продал государству лишь 3434 тонны говядины (и это с учетом закупок мяса у населения). В среднем за год — 1144 тонны. Большая часть мяса, проданного государству, была низкого качества.

Дойные коровы и молодняк вконец исхудали — ребра за версту можно было пересчитать. Численность скота высокой упитанности составляла только 0,4 процента всего поголовья. А о среднегодовых надоях молока и говорить не приходилось — 2830 тонн, и ни литра больше.

Читатель, наверное, согласится со мной, что секретарь райкома, унаследовавший столь жалкие цифры, вряд ли мог рассчитывать на спокойную жизнь. В шестидесятых годах дело дошло до того, что пришлось из соседних районов приводить наемных пастухов. В конце концов, все можно было бы и отладить: приобрести племенное поголовье, оборудовать новые откормочные площадки, стойла, животноводческие фермы, пересмотреть устаревший порядок оплаты труда пастухов… Правда, ой как трудно заставить кахетинского виноградаря отложить в сторону ножницы для подрезки лозы и взяться за пастуший батог, но все еще жили в гурджаанских селах потомки старых пастухов…

Все могло измениться стараниями рачительного хозяина. Тем более, что бюро Центрального Комитета Компартии Грузии оказывало всяческую поддержку. Но в первую голову необходимо было создать мощную кормовую базу. Где бы сыскать столько лугов и пастбищ, чтобы целиком и полностью обеспечить задуманное! Вот тогда и вспомнили гурджаанские коммунисты о заброшенных и выродившихся обширных черемских угодьях. Как только об этом прослышал Эцадашвили, он тут же созвал знающих людей и отправился в предгорья Гомбори. Увидев такие несметные сокровища, он поначалу изумился было, а затем огорчился, обнаружив, что эти необъятные пастбища превратились в непроходимые колючие заросли. Не требовалось долго судить да рядить — и невооруженным глазом было видно, что на землях этих можно свершить великие дела. Где еще найдешь лучшую основу для добычи корма скоту. Еще одним достоинством обладала гомборская земля. В здешних лесах и на полянах щедро росла вечнозеленая трава — ш м о т и. Эту траву весьма почитают буйволы и, как сказали мне черемцы, даже мегрельские буйволы не могут мечтать о более сытном корме в зимнюю пору.

Шота Эцадашвили крепко запомнил это дело и, как увидит в дальнейшем читатель, нашел постоянного охотника до этой травы.

Вернувшись из Череми, он посоветовался сначала с бюро райкома, а затем открыл душу и коммунистам района. И единогласно было решено: вновь вернуть к жизни и возродить все залежные, запущенные луга и пашни, виднеющиеся из Тбацвери. Но возрождение былых черемских угодий означало и возрождение опустевшего мертвого селения… Так непредвиденно, можно сказать, негаданно, безо всякой шумихи и крикливости, руководители района надумали собрать и вновь вернуть на старое гнездовье черемцев, разбросанных по долинным селам.

Мечтай сколько душе угодно! Мечта налогами не облагается! Только хотя бы присядь да посчитай с карандашом в руках, сколько рабочих рук, сколько машин и орудий потребуется на очистку этих необъятных площадей, на прокладку дороги, на восстановление селения, сровненного с землей! Пожимали плечами иные, большей частью те, на совести которых в свое время лежал грех гибели Череми. Иные же попросту струсили — а вдруг не одолеем, попадем впросак и сделаемся посмешищем для людей. Вот и выступали они на всех собраниях, утверждая, что виноградники, дескать, работников лишатся, а лоза — наша кормилица, тоже сделается убыточной.

Эти разговоры многих заставляли призадуматься, но поборники возрождения Череми — Шота Эцадашвили, Бичико Шинджиашвили, Заур Манижашвили, Мосе Самадашвили были сынами нового времени — данное слово держали крепко и на попятный идти не собирались. Тем временем прошел слух среди переселенцев, что настал час Череми, по всему видно, вновь в какой уже раз восстанет он из пепла. И пошло, и пошло с того дня. Черемцы волна за волной осаждали кабинет секретаря райкома: верните нас в наши горы, и мы покажем, на что способен обрадованный человек.