Константин Лордкипанидзе - Избранное

Не давали ему покоя, чем только не стращали, да все ничего. Только вот когда подрос сынишка, сдался Ника — как его без школы оставить.

Ушел последний черемец, замолкло селение одного жителя.

Поселили Нику в степной деревне Гамарджвеба.

Шел дождь.

Наш проводник — председатель Мукузанского сельсовета остановил нас возле калитки одного дома и сказал:

— Здесь живет вдова Джачвадзе. А вот и она!

Со двора вышла старуха в черном. Повернув к нам хмурое лицо, она с подозрением оглядела незнакомцев.

— К вам гости, уважаемая Анета. Можно ли в дом зайти? — спросил председатель.

Гости — при этом волшебном слове разглаживаются в наших горах даже самые хмурые лица. Но на лице Анеты не дрогнула ни одна жилка. Она только сухо осведомилась, чего им, дескать, нужно, зачем пожаловали.

— Поговорить с вами хотят.

— Пусть здесь говорят, я и тут все прекрасно услышу, — раздраженно сказала Анета.

И тут я понял — сколько же горечи и обиды должно было скопиться в ней, чтобы так вот приветить людей, назвавшихся ее гостями.

Лишь после того, как председатель шепнул ей на ухо, что привел писателей, хозяйка смилостивилась, распахнула калитку и пригласила нас в дом. Долго беседовал я с вдовой Ники Джачвадзе. Старуха, почувствовав, что привело меня не праздное любопытство, постепенно смягчилась и открыла мне душу…

…И вновь пришла весна. В долине зацвели уже ткемали и персики. Гудение тракторов и рокот талой воды не давали уснуть даже ночью. Не вытерпела Никина душа. Связав харчи в узел, он тайком ушел из села. Под вечер он был уже в Гадрекили. Одолжив у друга вола и соху, он той же ночью поднялся в горы Череми. Вспахал он всего ничего — одну делянку — и засеял ее кукурузой. В селении Гамарджвеба он не испытывал недостатка ни в земле, ни в хлебе, ни в кукурузе, да и забот здесь вроде было поменьше: никаких тебе быков да буйволов — одни трактора и комбайны. Так что же все-таки привело в Череми совершенно бескорыстного и ратующего за коллективный труд человека?

Чего хотел и что искал он в брошенном на произвол судьбы селении… Я не нашел точного и верного названия этому чувству. Может, ты, мой читатель, окажешься более удачливым крестным?

…Засеял делянку и вновь вернулся в Гамарджвеба. А в Череми часто поднимались представители местной власти проверить — не вздумалось ли кому возвратиться в родное селение. Однажды наткнулись они на вспаханную и ухоженную делянку и подняли шум: кто, мол, как и почему засеял поле?.. Стали судить да рядить, наводить справки. Спустились в Гадрекили, стали спрашивать тамошних жителей, может, хотя бы они знают, какой это злоумышленник осмелился нарушить запрет и оживить селение.

Знали, да не сказали им.

Тогда они стали ждать — прополка на носу, хозяин делянки кукурузу без мотыги не оставит.

И впрямь, стоило только кукурузе выбросить стрелы, Ника тут же объявился. Его, не долго думая, арестовали. Дело было срочно передано в нарсуд. Следствие припомнило Нике Джачвадзе все его старые грехи: Москву, жалобу на имя Горкина, подстрекательство крестьян к непослушанию. Попомнили ему и волчий вой, сделавшийся притчей во языцех.

Долго судили да рядили, наконец порешили приговорить Нику Джачвадзе к трем годам лишения свободы за самовольный захват государственной земли.

Я дожил до седых волос, многие годы провел в самой гуще жизни грузинского села, но ни разу не слышал о таком вопиющем беззаконии. Честного труженика бросили в тюрьму лишь за то, что он вспахал и засеял кукурузой одну деляночку в заброшенном селении!

В прошлом году я вдоль и поперек исходил былые поля и пастбища Череми. Мои попутчики со жгучей горечью рассказывали, как поросли бурьяном черемские пажити, как одичали и заглохли тучные луга и пастбища. Земля умирает, если не пройтись по ней плугом и косой.

Председатель Гурджаанского райисполкома Заур Манижашвили говорил мне, что в позапрошлом году, когда в Череми повезли гостей, нигде вокруг не нашлось даже пяди земли, на которой можно было бы присесть и передохнуть. Необозримые склоны и отроги Гомбори сплошь покрылись непроходимыми зарослями колючего кустарника. Крапива и бурьян завладели подворьями.

Кому как не крестьянину знать, какие беды подстерегают годами не паханную землю…

Невежественные люди истощили и обратили в пустошь несколько тысяч гектаров плодороднейшей земли, а совестливого человека из-за одной делянки приговорили к трем годам тюрьмы!

Оставшаяся беспризорной кукуруза все же выросла и вынянчила тучные початки. Однажды Натела, старшая дочь Ники, навестила Череми. Ей помнилось, что за их домом росли кизиловые деревья с ягодами величиной с голубиное яйцо. Вот и порешила она, дай, дескать, наберу полкорзины ягод, отнесу отцу в тюрьму, пусть полакомится…

А вот та самая делянка… Натела глазам своим не поверила — кони сторожей, забравшись в кукурузу, хрустели початками, а сами они, разлегшись в тенечке, беззаботно дремали. У края делянки высились стожки недавно скошенной травы.

Натела напустилась на коней.

— Чья ты будешь, девка? Оставь коней в покое и уходи отсюда подобру-поздорову! — заорал на нее один из сторожей.

— Ах ты, скотина, можно в такую кукурузу лошадей пускать! — крикнула Натела.

— Заткнись и катись отсюда, да поживей!

НАТЕЛА: И сама не помню, как схватила я валявшийся тут же поблизости серп и метнула его в мерзавца. Он успел увернуться, и серп угодил в коня, порезав ему переднюю ногу. При виде крови в глазах у меня потемнело. Я, не мешкая, оторвала рукава у своего платья и бросилась перевязывать коню рану. Сторожа, выпучив глаза и онемев от неожиданности, глядели на меня. Убьют, наверняка убьют, — мелькнуло в голове, но случилось обратное. Они принялись меня утешать да успокаивать, не бойся, мол, ничего мы с тобой не сделаем. Потом один из них помог мне сменить перевязку на ране, а другой кинулся за конями и прогнал их с поля…

Круглые два года пробыл в тюрьме Ника Джачвадзе. Один год ему скостили.

Так и не смог он прикипеть сердцем к Гамарджвеба, переселился в Мукузани и стал работать в колхозе. Но не было уже прежней силы и удали в руках утерявшего веру человека.

Шли годы. Безлюдный Череми постепенно разрушался и дичал. Старую аробную дорогу унесли и стерли с лица земли обвалы и оползни. В полуразрушенных домах с обвалившимися кровлями пищали летучие мыши. Случайные путники за версту обходили это богом проклятое место, разве что забредет иногда любитель древнейших и прекраснейших памятников Череми.

Так было положено начало злу, которое народ и поныне называет периодом негативных явлений, безнаказанности, своеволия, беззакония, который почти два десятилетия лихорадил и тормозил движение Грузии вперед. Того, во что обошлось государству переселение крестьян из Череми в Гамарджвеба, всех тех денег, с лихвой бы хватило и на новую черемскую дорогу, и на десяток других новостроек. Однако любовь к рапортам пересилила разум и принесла в жертву Череми. Ведь Череми портил песню, из-за него одного вечно запаздывали районные сводки полевых работ.