Константин Лордкипанидзе - Избранное

А дождь все лил.

Когда разразилась война четырнадцатого года, муж Марты Гордадзе, не желая, идти в солдаты, по совету сельского лекаря вогнал в икру правой ноги конский волос. Ранка загноилась. Чтобы она не заживала, он приложил к ней кусок воска и явился в воинское присутствие. От войны он действительно избавился, но это стоило ему жизни — он умер от заражения крови.

Марте пришлось работать и за себя и за мужа. Непосильный труд и бедность сделали свое: молодая женщина рано увяла. В тридцать пять лет лицо у нее было все в морщинах, и она так истаяла телом, что казалась совсем старухой. Обычно Марта отдавала свою землю исполу, но бывало, что и сама с превеликими трудами и муками засевала свой клочок. В прошлом году исполком помог ей семенным зерном, комитет бедноты одолжил быков. Но найти вовремя плугаря, чтобы запахать участок, ей не удалось. Всходы запоздали, кукуруза не вызрела до осенних дождей, и початки почернели на корню. В этом году она снова решила сдать землю внаем и пришла к Барнабе Саганелидзе.

— Я ведь говорил тебе, что не нашел человека. Я и так слишком много набрал участков, не знаю, как с ними справиться, — сказал Барнаба.

— Знаю, Барнаба, знаю… Я сама нашла человека, потому и явилась. Хрикуна, работник духанщика, сбежал от него и ходит без дела. Дай ему два-три рубля, он тебе спасибо скажет, а мы так до смерти будем за тебя бога молить!

На следующий день опухший от пьянства и от бессонных ночей Меки с трепетом входил во двор к Саганелидзе. После жестокого крушения всех надежд бедолага быстро спустил в духанах накопленные с таким трудом деньги. Одежда, в которой ушел он от Эремо, была так изношена, что Меки не решался при людях садиться, боясь, как бы штаны не треснули по шву в самом неподобающем месте.

— Ну и обнищал же ты, любезный! Впору стоять тебе на мосту с протянутой рукой! — зло пошутил Барнаба.

Меки печально и покорно улыбнулся:

— По мосту ходят такие же богачи, как я. Кто мне подаст?

— Жаль мне тебя, друг! После того, как ты оскорбил мою Талико, тебя и во двор не надо бы пускать. Да не хочу, чтобы ты совсем пропал. Цени мою доброту: дам я тебе работу.

— Спасибо! Не забуду твоей доброты.

— Составим соглашение — и сразу же переходи ко мне.

Барнаба присел к столу, часто откладывал перо и считал что-то на пальцах.

— Первые полгода — по семь рублей в месяц и харчи. А потом, ежели будешь служить мне верой и правдой, накину еще трешку. А к пасхе справлю тебе штаны и рубаху. Согласен?

Что мог сказать Меки? Только еще раз спасибо. На том и порешили. Меки поставил на бумаге три крестика, Барнаба и приглашенный свидетелем Иуло расписались.

— Третьего дня здесь было собрание батраков… — робко начал было Меки.

— Великое дело! — усмехнулся Барнаба. — Ну и что же там было? Раздавали плов?

— Тарасий сказал, что на всех договорах должна стоять печать исполкома…

— Чего ты куражишься, парень? А если б этой бумажки совсем не было, ты что — не поверил бы моему слову?

— Так-то оно так. Только ведь…

— Земля, братец ты мой, не подчиняется исполкомовским законам. Она не любит, когда рабочий человек то и дело поглядывает на солнце: не собирается ли оно садиться.

— Ну что вы! Я же от работы не отлыниваю…

— Ну так и нечего попусту языком трепать!

Барнаба встал, застегнул архалук на все пуговицы, надел траурную черкеску (на этой неделе у него умер брат — ехал пьяный на лошади и в темноте налетел на скалу), — и направился к духану: в это раннее утро ему надо было сладить еще одно, очень важное дело.

…Шумит, струится под густой сенью ив быстрая Ухидо. Поглядеть на нее — маленькая, безобидная речушка: как говорят в деревне — курица вброд перейдет. Но разразись один добрый ливень — она сразу заполняет все свое широкое русло. Ее бурливые, желтые от глины волны бешено бьют в берега. С ревом мчится вздувшаяся река, неся с собой толстые тяжелые бревна из Лехемурского леса, пни и коряги, подхваченные в долине Сатуриа, а то и вырванное с корнем дерево. Около моста русло становится у́же, и порой какое-нибудь ветвистое дерево застревает здесь поперек реки, преграждая путь бревнам и корягам. Случайная запруда поднимает воду, волны яростно набрасываются на берега, размывают их, наконец дерево под напором реки срывается вниз по течению, и тогда весь этот плавучий лес обрушивается на мост…

Недавно село еще раз попыталось взнуздать непокорную речку. Возвели защитную дамбу, поставили быки из камней, насыпанных в плетеные клети, связали балки цепями… Сделали все, чтобы новый мост был долговечнее прежних. Но весной река снесла и его. Земоцихцы на время признали себя побежденными. Для пешеходов устроили висячий мост на канатах. Арбы, фаэтоны, дилижансы сначала переправлялись вброд, но потом, когда половодья стали чаще, был построен небольшой паром — напротив старых лип, возле самого духана Эремо. В память об этой борьбе с рекой село и нарекло ее звонким именем «Ухидо» — то есть «безмостная». Содержание парома и висячего моста обходилось дорого. Но попасть в Заречье по-прежнему было трудно. В дни, когда поднималась вода, тяжело нагруженную арбу нельзя было переправить через реку: паром для этого не годился. Чтобы выйти из затруднения, село решило самообложиться и выписать из города для постройки моста инженера и мастеров. Барнаба Саганелидзе должен был внести двести рублей.

— Ладно, за мной дело не станет, — мрачно сказал он. — До речки рукой подать, пойду и брошу в нее двадцать червонцев.

Георгий Джишкариани вытер глаза рукавом, чтобы лучше разглядеть Барнабу: старик, похоже, рехнулся! Разве человек в здравом уме мог бы сказать такое?

Ошибся Георгий! Совсем не терял хитрый Барнаба рассудка — он старался спасти свои двести рублей.

— Зачем, Барнаба, бросать деньги в речку? — спросил Георгий. — Разве они провинились перед тобой?

— Эх, мил человек! Все равно мои двадцать червонцев и твои двадцать рублей окажутся выброшенными в воду! Никакому мосту не устоять перед нашей Ухидо! Сколько мы ни строили этих мостов — она все разрушила. Так пусть уж лучше она унесет мои деньги как есть — бумажками. Меньше будет хлопот.

Но крестьяне не поверили Барнабе. Село очень надеялось на городских мастеров, и назавтра вся Гранатовая роща собралась плести фашины для опор.

Вот почему Барнаба так спешил в это утро к духану. Завидев Саганелидзе, крестьяне, сидевшие перед духаном, встали один за другим и почтительно приветствовали его — велико еще влияние Барнабы на селе! Барнаба тоже присел на бревно, вытащил из кармана газету и протянул Аслану Маргвеладзе.

— Читай.

— Что-нибудь новое?

Барнаба кивнул и показал, где читать.