Константин Лордкипанидзе - Избранное

— Хороша девка! — едва ворочая языком, сказал Туча Дашниани. Он вдруг начал икать и так подскакивал на стуле, будто его поминутно кололи иголками.

Гости стали просить Талико спеть еще раз.

— Нет, теперь будем петь все вместе! — сказала она и начала с задором:

Талико была в ударе, пела — лучше не споешь и обворожила всех гостей. Захмелевший до одури Дашниани дал волю рукам. Сначала он пересел поближе к Талико — дескать, будет ей подпевать, вторить. А потом — пошло! То будто невзначай положит ей руку на колено, то волосы погладит — пьяный всегда думает, что на него никто не обращает внимания. Да не так-то оно было — все замечали все. А Хажомию просто-напросто затрясло, когда он увидел, что выделывают наглые ручищи Тучи.

Хажомия отвел хозяйского сына в сторону:

— Слушай, скажи этому скоту, пусть укоротит свои лапы — иначе я его расколю, как спелую тыкву!

— Умоляю тебя, Хажо, не затевай скандала, не порть отцу дела! Ты же понимаешь: он задумал наладить хорошие отношения с исполкомом…

— А я сделаю так, что этот безмозглый Туча наладит отношения со смертью! Не будь я мужчиной, если… Да такого человека в дом пускать нельзя!

— Погоди! Не горячись! Он же — председатель! Что ж тут поделаешь! Как брата тебя прошу: стерпи, не замечай…

— Скажи Талико, пусть пересядет. Подальше от этого…

— Скажу. Сейчас скажу…

Но Талико сама вовремя увидела, что Туча слишком уж разошелся — положив гитару, она встала и пошла навстречу хозяйке, которая внесла полное блюдо хачапури. Жена духанщика не слышала, о чем шептались парни, но, взглянув в налитые кровью глаза Хажомии, она сразу поняла, что, не отойди Талико от Тучи, ссоры бы не миновать…

Меки стоял во дворе около окна, прислонившись к косяку, и видел все. Но странно: его не обидели, не задели наглые выходки Тучи Дашниани, который у всех на глазах нахально обхаживал Талико. Наоборот — ему было даже приятно: е г о Талико нравится всем. И вот поглядите, какой б о л ь ш о й ч е л о в е к, самый главный начальник в Земоцихе — и тот не устоял перед ее красотой.

Меки снова служил у духанщика. Барнаба Саганелидзе завел себе такое правило: осенью, сразу после сбора винограда, он выгонял батраков на все четыре стороны. Весной, нанимая работника, Барнаба сулил ему: «Будешь стараться — с осени накину рубль-другой», — и тот надрывался над хозяйской землей, чтобы заслужить обещанную прибавку. Но вот кончались тяжелые летние работы — и Барнаба, забыв о своих посулах, приказывал батраку собирать пожитки. Не такой сердобольный человек Барнаба, чтобы всю зиму содержать без дела дюжего молодца да еще платить ему жалованье! Поэтому, как только в квеври перебродил виноградный сок, он рассчитался с Меки и выставил его за ворота.

— Что же с тобой теперь будет? — сокрушался Дахундара и бегал по всему селу, чтобы найти Меки какую-нибудь работу. — С голоду не подохнешь, так от холода протянешь ноги. Эх, брат, видно придется тебе снова проситься к треклятому Эремо. Только возьмись ты за ум, веди себя смирно!

— Всю жизнь смирно! Когда же я буду жить, как все люди?

Меки до смерти не хотелось возвращаться в опостылевший духан. Но на пороге зимы никакой другой работы на селе нельзя было найти.

— Прости ему в последний раз, Эремо! — уговаривал Дахундара духанщика, стоявшего враскорячку посреди дверей. — Сирота ведь парень, кроме тебя, некому о нем позаботиться!

— Некому! А как он посмел так разговаривать со мной, голоштанник паршивый, нищенское отродье! Духан грозился в щепки разнести, дом спалить!..

— Это он от вина тогда разум потерял, батоно!

— А ты чего в рот воды набрал, полоумный Хрикуна? — набросился Эремо на Меки.

— Простите, — тихо сказал тот, не поднимая глаз.

— Теперь — простите? По-другому заговорил? Будешь орать на все село, что ты не приемный сын Эремо?

— Не буду, батоно…

— Пожалей ты его, Эремо! — продолжал упрашивать Дахундара. — А если посмеет еще нагрубить, делай со мной что хочешь — хоть голову отсеки.

Эремо расхохотался:

— Кому нужна твоя дурная голова, пьянчужка!

С того вечера у Эремо Пиртахия снова появился смирный, послушный и молчаливый слуга.

Было уже за полночь, когда Талико и ее подруги собрались домой. Молодые люди пошли их провожать. Оставшихся гостей хозяева по обычаю пригласили к новому столу. Барнаба продолжал подпаивать Дашниани.

— Еще один стаканчик, батоно Туча! Вечная память нашим покойникам!

Председатель исполкома по-прежнему икал, подпрыгивая на стуле, и был до того пьян, что не узнал бы сейчас и родного отца, воскресни он в эту минуту.

«А, чтоб тебя! Вот одолело человека вино!» — досадливо поморщился Барнаба. А вслух сказал:

— Осрамились мы с вами, батоно Туча! Перепили нас сосунки-мальчишки!..

Барнаба еще раз выпил за «наших покойников», потом осушил прощальную чашу и помог Дашниани подняться со стула.

— Эй, Хрикуна! Посвети гостям, а то как бы они не свалились в речку! — крикнул Эремо.

Ночь была лунная. На пыльной дороге четко виднелись двойные следы бычьих подков. А берег реки у висячего моста был окутан таким мраком, что казалось, будто на это место накинули огромную черную бурку. Здесь, в старом густом ольшанике, и днем было всегда сумрачно и жутковато, а ночью без фонаря нельзя было и шагу шагнуть.

Меки засветил коптилку, прикрыл пламя от ветерка ладонью и пошел вперед, показывая гостям дорогу. Барнаба, кряхтя, чуть ли не на себе волок пьяного вдрызг Дашниани.

Откуда-то издалека доносился смех Талико.

Когда гости спустились к мосту, Меки решил помочь Барнабе и подхватил председателя исполкома с другого бока. Но Дашниани, что-то пробормотав, вдруг передернул широкими плечами, вырвался из рук провожатых, выпрямился и прошел по узкому мостику твердым шагом, ни разу не покачнувшись и не споткнувшись на проломанных досках. Можно было подумать, что в этот вечер он не взял в рот ни капли.

Барнаба молча усмехнулся:

«Э, нет, дорогой Туча, тебя пока еще жалко в речку выбрасывать!»

Меки погасил коптилку и повернул назад. Домой идти ему не хотелось. «Машико опять заставит всю посуду среди ночи перемыть!»

Он сел на мосту под густой ольховой листвой.

С детства любил Меки сидеть вот так — свесив над водой ноги, и смотреть на отражение луны в реке. От быстрого течения у него слегка кружилась голова — казалось, это не мост, а сказочный корабль, и он плывет куда-то очень далеко, в неведомую и прекрасную страну. От тихого плеска волн клонило в сон. Меки обнял перила, прислонился к ним головой и закрыл глаза. Очнулся он от какого-то шума. Кто-то бежал вдоль реки по хрустящей прибрежной гальке. Но кто, Меки за кустами не видел. В другое время он не обратил бы на это внимания: мало ли кто может здесь бегать по ночам! Но сейчас шум быстрых шагов насторожил и встревожил его. Он вскочил, перегнулся через перила.