Ян Винецкий - Человек идет в гору

— Войдите!

Первое и единственное, что увидел он, отворив дверь и несмело перешагнув порог, — были огромные, напряженно ожидающие глаза Лизы.

Он забыл поздороваться и стоял, широко улыбаясь.

Две девушки, сидевшие рядом с Лизой, многозначительно переглянулись и быстро выскользнули из комнаты, не проронив ни слова.

— Ну, блажь прошла? — спросила Лиза грудным голосом.

— Прошла, Лизунька, прошла! — сдавленно крикнул Иван и кинулся обнимать Лизу. Он покрывал ее лицо и волосы поцелуями, сыпал ласковыми, никогда прежде не произносимыми им словами.

— Задавишь… — слабо отбивалась Лиза, — этакий медведище! И глупый притом… заварил бог знает какую кашу… И себе и мне страдание устроил…

— Глупый, верно, — с тихой радостью подтвердил Иван и вдруг, бешено поиграв глазами, легко поднял Лизу на вытянутых руках к самому потолку. — Вот так и понесу тебя домой. Пускай люди бачуть, шо Добрывечер искупает свою вину!

— Ну, будет, Ваня! — прикрикнула Лиза. Он бережно опустил ее на стул.

— Нет, ты и впрямь глуп, Иван, — сказала она, поправляя волосы. — Разве так искупают вину? Ты забросил работу, захандрил…

— А ты думала, я плясать стану оттого, что Лиза от меня ушла.

— Но как мог ты забыть, о своем долге перед людьми, перед заводом?

— Э, Лизунька, сердце иногда у нас не спрашивает, — произнес он сокрушенно, — но ты права. Дай сердцу волю — заведе в неволю.

Он снова стал целовать ее влажные от слез глаза.

— А все-таки, Иван… не думала я, что ты окажешься таким…

— Я и сам не знаю, как это случилось. Понимаешь, будто ослеп я. Иду днем и ни дороги, ни людей не вижу…

— Сумасшедший!

— Зато теперь я вижу за десятерых. Честное слово!

Они проговорили до позднего вечера и долго сидели, не включая света.

— А теперь, Иван, иди домой, — сказала Лиза, шутливо поворошив рукой его чуб.

— А ты? — испугался Добрывечер. — Я без тебя не тронусь с места.

— Об этом поговорим после зачетов. Знаешь, мы как готовимся с девчонками! Сидим, кто-нибудь из нас читает, остальные слушают. Потом сон свалит одну, другую, а та, что читает, посмотрит-посмотрит да и тоже уснет. Часа через два первая проснувшаяся подымает тревогу, — она ласково толкнула его в спину. — Ну, иди, иди, Иван. Влюбленные, правда, часов не наблюдают, но и от зачетов их не освобождают.

Лиза включила свет и, высокая, стройная, быстро зашагала к двери.

— Девочки! — крикнула она, и голос ее гулко отозвался в коридоре. — Идите сюда! Выведите этого разбойника: он отнял у нас три часа дорогого времени!

Добрывечер щурился от яркого света, счастливо улыбался:

— Виноват. Очень прошу простить меня.

— Ничего, бывает, — снисходительно ответили подруги Лизы.

— Я готов дать несколько консультаций, — не унимался Иван. — По теоретической механике, например.

— Нет уж, уволь, — решительно запротестовала Лиза, — ты только мешать будешь.

— Ну тогда ни пуха вам, ни пера!

— Тьфу! Тьфу! — заплевались девчата и дружно рассмеялись.

«Диспетчерка» была необычно короткой. Директор молча выслушал сбивчивые доклады начальников цехов, составленные в духе оправданья и осторожного киванья в сторону поставщиков.

— Я мог бы дать сегодня шесть комплектов узлов, но… опять второй механический! — заявил Рубцов, пряча глаза от Добрывечера.

— Нас подвел отдел главного механика, — ответил Добрывечер, встречая обращенный на него взгляд Мишина, — станки по неделе стоят на ремонте.

В таком же примерно духе выступали и другие начальники цехов и отделов.

Слово попросил Чардынцев.

— Простите меня, товарищи, — сказал он, стремительно поднимаясь и упираясь в стол кулаками. — Может быть, я мало еще понимаю в производстве! Может быть! Я хочу только вам рассказать об одном разговоре, небольшом, не очень значительном…

Во время войны с белофиннами к командующему был вызван один из командиров, длительное время не продвигавшийся на своем участке фронта.

— Почему не продвигаетесь?

— Оборона противника исключительно насыщена огнем.

— Стреляют? — спросил командующий.

— Стреляют, товарищ генерал! — с готовностью выпалил командир, не заметив уничтожающего сарказма вопроса.

— Ай-ай-ай! — покачал головой командующий. — На войне и вдруг стреляют. Неслыханное дело!

Мишин коротко хохотнул, потом, не сумев сдержаться, залился громким смехом. Засмеялись я участники диспетчерского совещания.

— Стреляют?.. Ох-ох! Ха-ха-ха! — сквозь приступы смеха говорил Мишин. — Садись, Алексей Степаныч. Добрую ты нам рассказал штуку, спасибо тебе. — В его глазах неожиданно вспыхнул гнев. — Чем мы лучше того незадачливого командира? В напряженном труде — и вдруг трудности! Да может ли это быть? И еще говорят, надо преодолевать их!

Мишин в упор смотрел на начальника сборочного цеха. Рубцов сидел нахохлившись, с зябко приподнятыми плечами и окаменелым лицом.

— Ну, Борис Филиппович, чем нас порадуете? Когда думаете собрать головной комбайн? — спросил Мишин, не отрывая пристального требующего взгляда. — На вас нынче весь завод смотрит. Вы — правофланговый.

Рубцов, побледнев, поднялся; в темных глазах сквозила растерянность.

— Снимайте меня, Семен Павлович. Не могу я так! И Добрывечер, и Сладковский шлют только обещания! Точь-в-точь, как союзники второй фронт открывали. Из чего я соберу комбайн? Из обещаний?

— И это все, что вы хотели сказать? — спросил Мишин.

— Все.

— Садитесь, — вздохнул Мишин. — Не умеете вы ровно работать, Борис Филиппович. То слишком невозмутимы, то ударяетесь в панику. Рывками тянете. Видно, груз слишком тяжел, не годитесь в правофланговые. Так! — Мишин обвел всех строгим взглядом. — В одном Рубцов прав: из обещаний и оправданий мы комбайн не соберем. Слишком долго раскачиваемся и много говорим. Будет! С завтрашнего дня за нарушение графика подачи деталей на сборку буду строжайше наказывать. Все!

Участники совещания разошлись молча. Они знали: директор умел держать слово.

— Рубцова сниму, — сказал Мишин, когда они остались вдвоем с Чардынцевым. — И Добрывечера. Лопнуло мое терпение!

— Рубцова — согласен, а вот второго… с ним, по-моему, надо разобраться, — отозвался Чардынцев. — Я слышал отзыв о нем одного старого рабочего: «толковый был мужик, да вожжа под хвост попала».

— Был. А мне толковые мужики нужны сейчас. Сегодня, понимаешь?

— А как случилось, что Добрывечер стал «бывшим»? — спросил Чардынцев, прищурясь.

— Чорт его знает, по правде сказать, — простодушно ответил Мишин, и в голосе его послышалось невольное удивление. «А ведь правда: с Добрывечером я не разобрался… Ругал много, а отчего споткнулся человек, так я и не понял!..»

— Добрывечера не снимай, Семен Павлович, — попросил Чардынцев.