Ян Винецкий - Человек идет в гору

— Психологический эксперимент? Время ты выбрал для опытов неудачное, — сказал Мишин, ревниво догадываясь, что Чардынцев уже успел разузнать, отчего неожиданно «захромал» Добрывечер.

Он пытливо заглянул Чардынцеву в глаза:

— Ладно. Добрывечера оставлю. Но только ты мне отвечаешь за него головой.

Он позвонил в партком, пригласил Гусева, потом вызвал Солнцева. Вместе с ними Мишин расставил инженеров и мастеров, подобрал коммунистов на самые трудные участки.

Начальником сборочного цеха Мишин назначил Быстрова.

— Надо собрать первый комбайн, — сказал Мишин. — Это придаст коллективу уверенность. Люди увидят, что трудная задача им по плечу.

Получив чертежи восемнадцатого июня, Мишин рассчитывал к первому ноября дать головной комбайн. Когда он сказал об этом Солнцеву, тот только присвистнул.

— Чего свистишь, ровно кулик на болоте?! — закричал он на главного инженера. — Я товарищу Булатову вчера обещал — первого ноября дадим первый комбайн.

Солнцев усталым движением руки снял очки и потерянно заморгал глазами.

— Да! Да! Обещал! — с какой-то упрямой настойчивостью добавил Мишин.

С секретарем Обкома партии у него на эту тему разговора не было, но теперь он был уверен, что завтра же доложит ему об этом.

«Хороший инженер Солнцев, да обидела его природа смелостью!» — думал Мишин, занося в тезисы своего доклада на предстоящем партийном собрании крылатый лозунг: «Дадим первый комбайн к первому ноября!»

Лиза с болью в душе увидела, что Иван, вначале горячо взявшийся за дело, постепенно стал остывать. У него уже выработались свои методы руководства, и главным из них был аврал.

До середины месяца в цехе стояла атмосфера какого-то тихого, неторопливого спокойствия. Работа шла лениво и вяло, будто река по равнине. После пятнадцатого числа появлялись первые пороги — «река» начинала бурлить, а после двадцатого работа цеха напоминала грохот и шум горного водопада.

Кривая «сверхурочных» резко подымалась вверх, диспетчеры бегали от участка к участку, увещевали, требовали, бранились, жаловались.

Добрывечер, мастера и контролеры уходили домой в полночь, чтобы переспать пяток часов и снова вернуться к шумному, неспокойному и опасному, как плавание по неизвестному руслу, цеховому авралу.

В эти дни Добрывечер бывал особенно энергичен и подвижен. Он каждому показывал, что и как нужно сделать, помогал, советовал. То тут, то там слышался его певучий украинский говорок — добродушный, негромкий, но настойчивый.

Тридцатого числа, едва вечерняя сводка венчала выдачу из цеха последней детали месячной программы. Иван удовлетворенно утихал. Свет уже не горел допоздна в его кабинете, днем он благодушно отсиживался на различных совещаниях. На участках не видно была мастеров и технологов. Диспетчеры зевали в конторке, поглядывая, много ли осталось времени до гудка. Аврал кончился, а до следующего было еще далеко.

Однажды Лиза улучила момент, когда кроме нее и Ивана в кабинете никого не осталось.

— Ну, товарищ медведь, так и будешь сосать лапу целых две недели?

Иван удивился обозленному, непримиримому голосу жены.

— Ты о чем, Лизуша?

— О том, что мы уже четвертый день не выполняем графика.

Иван снисходительно улыбнулся:

— Натянем.

— Ты надеешься на аврал? Всех свистать наверх?

— Я не надеюсь, а знаю, что и как мне надо делать, — громко сказал он, и в голосе его прозвучало раздражение.

— Я наступила на твою любимую мозоль. Прости, — проговорила она с сарказмом. — Но помяни мое слово, Иван, с такой болезненной склонностью к штурмовщине ты не наладишь работу цеха.

— Голые слова, Лиза, — сказал он, упрямо сверкнув глазами.

— График — железный закон производства, почему ты его обходишь?

— У производства много законов, в том числе и неписанных. — Он криво усмехнулся и, выйдя из-за стола, взял руку Лизы. — Попробуй выдержать график, если отдел снабжения не дал мне стального прутка двенадцати диаметров!

— Но ведь после пятнадцатого числа ты птичьего молока и то достанешь, — сказала она, высвободив руку.

— Так то после пятнадцатого…

— Нет, ты перезабыл все, чему учили тебя в институте! — снова вскипела Лиза.

— А ты… — безотчетно, все более ожесточаясь, бросил Иван, — тебе еще рано меня учить!

Она взглянула на него и молча вышла из кабинета.

— Лиза! — позвал Иван, но она ушла.

Вечером, зайдя в конторку к Лизе, Иван примирительно сказал, встав за ее спиной, — она сидела за столом, читая чертежи.

— Ты обиделась на мои слова, Лиза…

Она обернулась всем корпусом, вскинув на него строгие глаза.

— Я обиделась на твой стиль работы.

Он нахмурил брови.

— Опять ты за свое.

— Да! И не только я Послушал бы, что говорят рабочие: «Добрывечер, как плохой машинист, — рывками тянет, а мы ровно те вагоны — стукаемся лбами. Так далеко не уедешь». И ведь правда, Иван, не уедешь далеко с таким стилем работы!

— Послушай, Лизуша, — тихо проговорил Добрывечер. — Вот — солнце, и вокруг него бегают планеты. Все это составляет солнечную систему, так? Так. А теперь подумай, может ли какая-нибудь строптивая планетка из этой системы самовольно выскочить? Нет, не может. Семен Павлович так работает, а мы, начальники цехов, вокруг него как планетки бегаем.

Лиза поглядела на него долгим, непримиримым взглядом:

— Далеко ты забрался, Иван, за примерами. Планеты! А ты бы с людей пример взял. С тех, кто работает по графику, кто вносит в производство культуру, а не партизанщину. Ломать надо систему Семена Павловича, хотя в целом он и неплохой руководитель.

— Ломать… — сказал он, сердясь на свою неспособность повернуть с проторенной дорожки.

Лиза выжидающе прищурила глаза:

— Боишься?

— Не в том дело! Ты говорила — брать пример с людей. Я беру пример с нашего директора. Семен Павлович — прекрасный руководитель, боевой, напористый.

— Учись у директора, пожалуйста. Но почему ты вместе с хорошим перенимаешь у него и недостатки?

— Победителей не судят, Лиза. Если хочешь знать, энергичный рывок перед финишем необходим. Тебе, как физкультурнице, это должно быть известно.

— Неправда, побеждает тот, кто идет ровным темпом.

— Дудки! — засмеялся Добрывечер и мягко взял ее за плечи. Лиза вырвалась, бледная, порывистая…

Два раза в неделю комсомольцы ходили на занятия в аэроклуб. Изучали устройство мотора, конструкцию планера самолета, основы аэродинамики.

В этот вечер Никита долго потел у доски, вычерчивая схему сил, действующих на крыло в полете.

— Отчего получается подъемная сила? — спросил преподаватель. Никита молчал.

— Кто может объяснить?