Ян Винецкий - Человек идет в гору

— Громовержец, — шепнул ей Сладковский. — Он тут так поносил твоего Доброго — в ушах звенело. А ведь они были друзьями.

Почему «были»? — хотела спросить Лиза, но стала слушать Бакшанова.

— Завод оснащается новой техникой, но если мы четко не организуем производство, не продумаем технологию каждой операции, не вдохнем в это дело живой искры, техника будет мертва.

В литейном цехе по сей день применяется формовка деталей на устаревших машинах, а новые стоят в кладовой. До сих пор не внедрено кокильное литье.

Или возьмите вы второй механический. Есть там по штату технолог… Но ведь это только по штату! — Что-то не слышно о работе технолога во втором механическом!

Лицо Лизы вспыхнуло, будто его сразу обдало жаром, но она попрежнему держала высоко голову в тугом венке кос.

Слова Бакшанова падали, как камни, и причиняли ей почти физическую боль.

— Ты знаешь, что он хочет этим сказать? — снова склонился к ней Сладковский. — Когда б во втором механическом технологом работал он, Бакшанов, все было бы как нельзя лучше.

Лиза против своей воли стала теперь жадно вслушиваться в тихо журчащий шопоток Сладковского. Он успокаивал и исподволь настраивал Лизу против Бакшанова.

«Как он все-таки груб, — думала Лиза о Бакшанове, — не считается с тем, что я еще молодой технолог и что мне трудно, очень трудно работать в условиях штурмовщины.

И ведь не только Добрывечер болен этим!»

Бакшанов, заканчивая доклад, призвал партийную организацию технических отделов добиться главного — сокращения цикла изготовления комбайна.

Лиза слушала выступавших в прениях с жадным вниманием. Каждый сообщал что-то новое, прежде невидимое Лизе, скрытое за привычной будничной повседневностью, каждый волновался, и это волнение передавалось ей, как электрический ток, как зарядка на завтрашний трудный день.

К столу вышел технолог литейного цеха Сурков. Чисто и строго голубели его глаза под мохнатыми бровями.

— Я не буду оправдываться. Я скажу, что мы станем делать завтра.

Он рассказал, как он разрабатывал новую технологию и что теперь он выносит ее на обсуждение цеховой общественности.

«Верно, Лазарь Михайлович! — отметила про себя Лиза. — Надо и мне так. Коллективный опыт сделает технологическую карту очень ценной».

Потом от имени «общества стариков» выступил дед Ипат.

— Наше общество стариков учит молодежь работать. И уже немало пареньков и девчат стали ловчее точить, слесарничать, варить, красить.

Но есть у нас, стариков, обида. Вам, технологам, надо бы внести в наше общество науку. Вот выступал сейчас товарищ Сурков. Инженер и по годам подходящий, а не видать его в нашем обществе.

— Он боится в старики записываться! — бросил кто-то реплику.

— Старики! — обиженно произнес дед Ипат. — Вы знаете, как сказал Алексей Степанович Чардынцев про нас? Сидим мы это вокруг него, бородами стол чистим, сединой, ровно снегом, усыпаны, а он поглядел и говорит: — Здесь стариков нет. Здесь все молодые. А старики, говорит, остались там, за пределами вашего общества.

— Ловко новых членов вербует дед Ипат! — сказал кто-то восхищенно, и все засмеялись.

— Вербую! — продолжал дед Ипат. — Докладчик напоследок сказал два слова, но такие они хорошие, что им, может, цены больше всего доклада. Сократить цикл! Это же очень правильно. И ваша, браточки-технологи, первая скрипка. Первая!

Лиза относилась к деду Ипату с благоговейным уважением. Да и не только Лиза. Люди видели в нем одного из тех, кто от первых забастовок против хозяев, от первых баррикад, через революции и жестокие войны до лучистого сегодня донес неувядаемую молодость и мудрость русского рабочего класса.

«Первая скрипка… — думала Лиза о словах деда Ипата. Сначала невнятно, потом все отчетливей звучала в душе тревога. — А Бакшанов сказал, что технолога второго механического не слышно. Может быть, он и прав…»

Коммунисты говорили о неоправданно широком применении ручного труда там, где он может быть легко заменен механизмами, о плохой оснастке, об устаревшем инструменте.

Очень понравилось Лизе выступление нового начальника сборочного цеха Быстрова.

— Наша технологическая карта скучна, как непогожий день, — сказал он. — Надо внести в нее дух партийности, страсть нашей борьбы.

Сладковский начал свое выступление с признания «абсолютной справедливости критики в наш адрес», похвалил докладчика за «острую и принципиальную» постановку вопросов.

«И все врет. Все не от души, и слова, и улыбка, и блеск этих зеленоватых, как морская волна, глаз. Нет, его ничто, видимо, не исправит: ни время, ни коллектив».

Лиза поежилась от холода. Она только сейчас заметила, что сидела недалеко от раскрытого окна.

— И все-таки, товарищи, все-таки в интересах дела, — продолжал Сладковский, — сейчас требуется все усилия сосредоточить на первом комбайне. Эталон — вот лозунг дня, товарищи.

— Надо жить не только сегодняшним днем, но и смотреть дальше! — крикнул Быстров. Собрание дружно поддержало:

— Завтрашний день недалек!

— Завтра что бог пошлет!

Улыбка на лице Сладковского означала: «Как вам угодно, товарищи, но я остаюсь при своем мнении».

Бакшанов предложил резолюцию. Она была короткой и призывала партийную организацию возглавить борьбу за стахановскую технологию и сокращение цикла производства самоходных комбайнов.

После собрания Бакшанов подошел к Лизе.

— Вы, верно, обиделись?

— Обиделась, — ответила она, — неулыбчивая, потемневшая, но как обычно прямая, несгибаемая никаким ветром.

— Зря. За критику не обижаются.

— Не за критику. За то, что вы никогда не придете в цех, не покажете, как лучше сделать. Не поможете расправиться с этим рыцарем аврала и штурма.

— Это Иван-то — рыцарь аврала и штурма? — захохотал Бакшанов.

— Он самый.

Увидав грустную тень на лице Лизы, Бакшанов оборвал смех.

— Гм… у вас приключилось что-то серьезное, — проговорил он, нахмурясь.

Лиза поглядела поверх головы Николая, потом отвернулась, доставая из кармана платочек.

Вечером, по поручению парткома, Чардынцев созвал коммунистов второго механического — мастера слесарной группы Петра Ипатьевича Бакшанова и инженера Тоню Луговую. Они сидели в стеклянной конторке. Из цеха доносился ровный, приглушенный шум.

— Немного вас было, — вздохнул Чардынцев. — И все-таки — сила, а? Большая сила! Вы помните, как при обороне от белых Астрахани Сергей Миронович Киров сказал? — «Пока в Астрахани останется хоть один коммунист, Астрахани врагу не взять».

Понимаете? Один коммунист! Астрахань была окружена со всех сторон. К тому же тиф нещадно косил людей. И город устоял. Астрахань осталась советской!