Анна Лупан - Обрести себя

Сейчас Илиеш удивлялся, как это люди умудряются купить или продать что-нибудь в эдакой толкотне и тесноте. Он прикинул, не лучше ли ему повернуть оглобли обратно. Но как раз в это время перед ним выросла огромная женщина с множеством мужских шляп на голове и набором мужских сорочек, перекинутых через руку. Острый каблук вонзился Илиешу в большой палец правой ноги, да так, что потемнело в глазах. Вот это вес!.. От такой боли можно было потерять сознание, хотя она и длилась всего мгновение — тетка со шляпами двинулась дальше. Размышляя о том, что теперь ноготь на пальце наверняка почернеет и сойдет, Илиеш ринулся вперед, стараясь вырваться на волю, перевести дух. Тут сквозь поредевшую толпу он увидел разноцветные яркие пятна. Любопытно! Он подошел поближе. Оказывается, длинный забор базара был увешан домоткаными коврами и дорожками, и то, что издалека выглядело пятнами, оказалось большими цветами. Так же перед праздником развешивали свои ковры валуряне; просушка превращалась в своеобразную стихийную выставку ковров. Любой мог посмотреть и оценить работу хозяйки, и все село знало, кто ткет ковры лучше, у кого больше, вкуса и мастерства. Здесь были те же узоры — пламенные пионы, нежных тонов розы, венки полевых цветов. Среди растений красовались пышнохвостые павлины, всякие звери. Пораженный этой яркой красотой, Илиеш, словно встретив доброго знакомого, обрадованно подошел к коврам, чтобы вдоволь налюбоваться ими, вдохнуть их аромат. Да, они были словно из детства, пожалуй, только чуть крикливее, грубей. Они напоминали чрезмерно жирное и сытное блюдо. Он почувствовал легкое головокружение. Может, это от боли в пальце?

Здесь, возле ковров, народу было меньше, и можно было свободно двигаться. Прихрамывая, он пошел вдоль забора, потом, освоившись, вынул из кармана часы, стал подбрасывать их на ладони. Он стыдился самого себя, эта коммерция казалась унизительной. Все равно что просить подаяние. Но что поделаешь, нужны деньги. Один-то раз можно перешагнуть через стыд. А там снова станет рабочим человеком, тогда можно будет купить и новые. Раз уж приплелся сюда, нечего вилять. Илиеш любил доводить затеянное до конца. М-да… Нужно, наверно, держаться поразвязней, и дело пойдет как по маслу. Ведь не один же он тут продает. Подбадривая себя таким образом, он расхаживал по самому краю базара. Но покупатели что-то не интересовались его часами. Часов в магазине сколько хочешь и каких угодно марок. Только дурак будет покупать их на барахолке. Он уже намеревался бросить эту затею и идти домой, как к нему подошел небритый субъект с хищным взглядом и дряблыми щеками. Он молча взял из рук Илиеша часы, сильно встряхнул их, поднес к уху. Долго вслушивался.

— Сколько хочешь?

«Тридцать», — хотел сказать Илиеш, однако помимо воли выдавил:

— Двадцать пять.

Чего торговаться, лучше сразу назвать подходящую сумму. Двадцать пять рублей его вполне устраивали. Подумаешь, пятью рублями меньше, не обеднеет, утешал он себя. В это время небритый мужчина пристально, пронизывающе поглядел на него, взвесил часы на руке, лениво промолвил, словно бросил кость собаке:

— А три рубля не хочешь?

Когда до Илиеша дошла эта издевательская фраза, кровь хлынула ему в лицо. Такого оскорбления он давно не переживал. Он взял часы, спрятал в карман и зашагал прочь, всем своим видом выражая презрение к наглецу. Тот крикнул вдогонку еще что-то обидное. Илиеш огрызнулся. После этого обмена «любезностями» Илиеш воспрянул духом, как после холодного душа. Он вновь вынул часы, стал их подбрасывать на ладони. Но тут, на тихом месте, по-прежнему никто не интересовался его часами. Тут не было юнцов с заграничными джинсами и куртками, с транзисторами и авторучками, не было накрашенных дам с мотками мохера, изысканными кофточками и сорочками, с небывалыми галстуками и тончайшими чулками. Тут расположилась публика попроще — торговцы старыми, заржавленными замками, гвоздями, гайками, ключами, погнутыми водопроводными кранами, мотками всевозможной проволоки, сломанными выключателями и электрическими розетками в брызгах старой извести. В сравнении с этой рухлядью часы Илиеша что-то значили. Как бы там ни было, Илиеш почувствовал себя богачом и уже решил ни за что не уступать: «Буду стоять тут, пока не начнут расходиться, все равно дома делать нечего. Может быть, и найдется покупатель».

— Не в обиду будет сказано, часы продаются?

Перед Илиешем стоял старик в овчинной безрукавке мехом внутрь и с вышивкой по дубленой коже. Он держал в руке несколько смушек — видно, торговал ими. Илиеш был так поглощен своими мыслями, что не заметил, когда старик подошел.

— Продаю-то продаю, да вы им не покупатель.

Дед не то удивился, не то обиделся:

— Почему же не покупатель?

— Дорогие часы, вам не по карману.

— Серебряные, что ли?

— Не серебряные, но таких не найдешь.

— Что, у них внутри кукушка встроена?

— Кукушки нету, корпус маленький.

— Тогда что же в них особенного?

— Что? А ну, давай свою безрукавку сюда, да не бойся, не убегу. Вот так завернем часы, чтобы они были в темноте… Эх, жалко не ночь. Вот теперь посмотри, дедушка. Светятся? Или нет?

— Подожди. Что-то ничего не видно… Ага, вроде что-то сверкает. Комедия, в самом деле светятся!

— В этом вся хитрость, дед. А вы — кукушка, серебро! Зачем вам серебро, когда есть светящиеся циферблат и стрелки? Вот ночью, в любой темноте, взглянешь — и видишь, сколько времени. Вот до чего додумались люди.

— И сколько просишь?

— Сколько вы даете?

— Скажи сам, товар твой.

— Мне интересно слышать вашу цену.

— Двадцать пять.

— Сожалею, дед, но нам больше не о чем толковать.

— Двадцать восемь.

— У вас в селе все такие скупердяи?

— Ну, знаешь, парень! Если уж я скупой, то…

Старик обиженно махнул рукой. Илиешу этот дед кого-то напомнил. Кого же? Поэтому он стал уступчивей и решил больше, так сказать, не натягивать струну.

— Давайте тридцать — и часы ваши.

— Тридцать много, — заупрямился дед.

Так всегда — стоит тебе в чем-нибудь уступить, тебя же и за дурака принимают. Илиешу стало досадно, что, почувствовав симпатию к деду, он сбросил цену. Однако торговаться больше не хотелось.

— Эх, дед, неужели из-за двух рублей упустите такие часы? У нас в селе люди были сговорчивей.

— Не в обиду будет сказано, из каких краев будешь? — Старик, видно, старался оттянуть время, чтобы хорошенько подумать, прежде чем решиться на покупку.

— Со стороны Резины.

— Да ну? Я тоже оттуда.

— Из какого села?

— Валурены. Может, слышал?

— Да что вы! Я тоже оттуда!

— Нет, парень, ты что-то путаешь. Я бы тебя непременно знал, если бы ты был из Валурен.

— Но и я вас что-то не помню.