Василий Кондрашов - Небо выбирает нас

— А чего тебя просвечивать, ты и без рентгена виден. В училище и не такое случалось — выдержали. А тут один полет смазал, и ты уж головы поднять не можешь. Непохоже на Климачова, непохоже!

— Если бы только это…

— А что еще? — удивился Можеров.

Климачов, сцепив руки за головой, лег на спину на постеленный влажный камыш и ничего не ответил. Он стал смотреть на лавину облаков. Кое-где облака провисали рваными лохмотьями, и чудилось, будто они, как щупальцами, тянутся к земле, чтобы зацепиться за нее и подтянуться еще ближе. Даже трудно поверить, что все это облачное месиво однажды унесется куда-то и снова заголубеет веселое просторное небо.

— Называется — поговорим, — с сарказмом заметил Можеров. — Его спрашивай, а он будет молчать!

— Если бы нашу землю так же плотно окутывали облака, как Венеру, то людям неведомо было бы счастье видеть солнце, синее небо, луну, звезды. Представляешь, всю жизнь облака и тусклый дневной свет…

— Додумался! — усмехнулся Можеров. — А если бы ты загнал людей еще в медвежью берлогу, то они ни травы, ни облаков бы не видели. На мир надо реально смотреть: есть звезды, небо, солнце — принимай их. И естественно, самолеты. По моим понятиям, каждый настоящий человек должен жить по своему максимуму. В нашей работе это связано с риском. А риск всегда отдается в душе эхом опасности, а предчувствие опасности рождает страх. Но я этот страх выдавливаю из себя, как зубную пасту из тюбика, и радуюсь, что ее становится все меньше и меньше.

— Любой человек делает то же самое. — Климачов замолчал, задумался, потом с некоторым сомнением глянул на Можерова, словно еще не решаясь доверить какую-то тайную мысль. — Ты не удивляйся, если мой вопрос покажется странным. Диамат мы с тобой изучали?

— Ну и что?

— Так вот, у меня такой максимум в голове возник, что и диамат не помогает.

— Интересно! Может, вдвоем как-нибудь осилим?

— Сомневаюсь. Хотел письмо в журнал «Знание — сила» написать, да побоялся, что ответ не мне придет, а командиру части: разберитесь, мол, с психикой вашего подчиненного.

— Интере-есно! — загораясь любопытством, нараспев произнес Можеров и повернулся к Климачову, усаживаясь поудобней. — Расскажи, уж я-то тебя психиатру не выдам. Хотя и без него знаю, мужик ты психованный. Из-за одного вороньего полета укачало. Так я слушаю?

— Представь себе наше Солнце.

— Очень даже легко представляю. Дальше, — торопил Можеров, не настраивая друга на долгий рассказ.

— Сколько планет вокруг Солнца вращается?

— Ну… Юпитер, Сатурн, Венера, Марс, Нептун, — с недоумением начал перечислять Можеров. — Вращаются, в общем. Чего ж тут непонятного?

— А это как посмотреть. Вокруг атома родного нам кислорода сколько электронов по своим орбитам вертится?

— Кажется, восемь.

Недоумение Можерова росло, лицо его стало сосредоточенным.

— Правильно, восемь, — подтвердил Климачов, — помнишь химию. Ну а теперь представь: ядро атома — Солнце, а электроны — Юпитер, Сатурн и остальные планеты нашей солнечной системы. Вот я и думаю: а вдруг есть какая-то неведомая нам сила, способная расщепить ядро-солнце? И тогда — конец нашей Земле… Или моя фантазия тебе не очень нравится?

— М-да! Теперь-то я знаю, почему ты такой мрачный. Тут не один полет, а вся окружающая среда виновата! — с иронической усмешкой ответил Можеров.

— Напрасно я тебе говорил, — пожалел Климачов.

— И он еще огорчен! — набирая уверенный тон, сказал Можеров. — Да хочешь знать, подобными мыслями в наше время только и делиться можно с друзьями. Скажи ты это нашему невропатологу на медицинской комиссии, так он тебе ни одного авиационного атома не оставит! Это ты вообразил? И оставь в покое электроны и планеты, пусть они вращаются, как говорят ученые, по своим орбитам.

— Они многое говорят. В недалеком прошлом ученые некоторых стран конструировали космические корабли для посадки на Луну в расчете, что ее поверхность покрыта многометровым слоем пыли. Но, как ты знаешь, прогнозы их были ошибочными. А Луну с электроном не сравнишь, на ней и без приборов кое-что различить можно.

— Слушай, ты своей фантазией и в моей голове муть наводишь! — начал сердиться Можеров. Он посмотрел в степь, медленно поднялся, отряхнул шинель от налипших пористых обломков камыша и неожиданно спросил: — Видишь кошару и дом возле нее?

Климачов нехотя встал и посмотрел в ту сторону, куда указывал Можеров.

— Ну?

— Пойдем навестим соседей, — повелительным тоном сказал Можеров, а чтобы как-то смягчить случайно вырвавшуюся командирскую нотку, добавил: — Ну как, годится?

— Годится-то годится, — с сомнением проговорил Климачов, — но что мы будем в этой кошаре делать?

— Навоз убирать, — невозмутимо ответил Можеров. — Ты не против?

— А потом?

— Потом нас угостят чаем.

— Ладно, — настраиваясь на шутливый лад Можерова, ответил Климачов, — согласен. Только начнем с чая, а после будем убирать навоз.

— На дармовщину не принято. Пошли! Нам бы с местными обычаями не пролететь.

— Народные обычаи — дело деликатное, — согласился Климачов.

— Будем выполнять все просьбы хозяев, договорились? А то ведь и обидеть недолго.

Шли медленно, долго молчали, изредка поглядывая на экзотическую кошару с домом на отшибе, в котором, вероятно, жила семья чабана. Вспомнив о знаменитом гостеприимстве местных чабанов, стали серьезно подумывать, как бы и в самом деле не нарушить обычаев, о которых они не имели и малейшего понятия. Плохо, конечно, все-таки перед отпуском знали, куда ехали.

Возле кошары, спрятавшись от холодного ветра и прижавшись боком к камышовой изгороди, дремала собака. Можеров ожидал, что собак будет больше, увидев всего одну, почувствовал себя несколько уверенней. Да и собака-то старая, шерсть свалявшаяся, глаза под лоб закатились, а уши — тьфу, смотреть противно: волки, что ли, половину отгрызли? Конечно, лучше и с такой не связываться, сторонкой обойти: собака она и есть собака. Зверь, одним словом. Того и гляди — брюки порвет, а еще хуже — укусит. Бегай тогда по врачам, получай в свое удовольствие сорок уколов, попробуй докажи, что собака была не бешеной! Может быть, где-то и докажешь, а только в авиации тебя тысячу раз проверят, пока не убедятся, что ты человек нормальный и в кабину истребителя тебя допустить можно. Нет уж, лучше не рисковать!

Собака, почуяв чужих, проснулась, тревожно повела куцыми ушами и злобно заворчала.

Можеров невольно поотстал от Климачова. Тот заметил неуклюжий маневр друга и шутливо напомнил:

— Страх обратно в тюбик набиваешь?

— Обратно — не обратно, а осторожность не помешает. Но-но, цуцик! Наших не тронь!

На лай собаки из дома вышел в накинутой на плечи чохе старик с черной лохматой шапкой на голове. Он был худ и высок, лет семидесяти. Можеров и Климачов переглянулись — надо было с чего-то начать разговор. Но о чем спрашивать старого чабана? Вся его жизнь в унылых степях прошла — вдалеке от крутых событий века. Они в этом не сомневались почему-то. Да и знает ли он русский?