Василий Кондрашов - Небо выбирает нас

«Не мог же я предугадать погоду, — подавленно размышлял подполковник Белогуров перед своим выступлением. — За незначительной на первый взгляд ошибкой Климачова кроется совсем иное, здесь недоученностью пахнет! Недоучили не только его, но и сокурсников. Как же в подобных случаях прикажете поступать, товарищ полковник? Доучивать и только доучивать! Постепенно переходя от простого к сложному, с самого первого шага в боевом полку. Надо об этом сказать здесь, сейчас. Иначе мои действия истолкуют по-разному».

— Командир полка достаточно полно и ясно обрисовал состояние боевой подготовки, — начал Белогуров. — Наш полк, чем мы все гордимся, вот уже в течение пяти лет носит славу безаварийного полка с высокой боевой подготовкой летчиков. Нам не нужны летные происшествия, обходились и будем обходиться без них. Командир полка предложил выпускать молодежь в самостоятельные полеты в усложненных условиях. К такой крайности мы должны подойти весьма осторожно. Страдает боевая подготовка? Да, страдает. Не выполняем учебный план? Да, не выполняем. Но давайте взвесим обстоятельства. Взгляните в окно! — И Белогуров энергично вытянул руку в сторону полуоткрытого окна, за которым увяз в тумане электрический свет. — Такая погода и лучшим летчикам не под силу!

— Погода изменчива, Вадим Вениаминыч, а учить летать надо, — не выдержав, заметил подполковник Кортунов, заместитель командира полка по политической части. Худой, узколицый, с большим ртом и грубым голосом, он выглядел намного старше своих лет. Пожалуй, это впечатление усиливалось еще из-за мелких оспинок на щеках. — Давайте признаемся: поотвыкли мы от выпускников училищ, побаиваемся их, как бы по молодости да по неопытности не одарили нас предпосылкой к летному происшествию. Мы присматриваемся, примериваемся, а кое у кого тем временем и мыслишка завязывается: авось, пока поговорим, и вёдро дождемся. Вот тогда и гуляй в небо, ребята, синева близко, и что командирам, что недавним выпускникам — никакого риска…

— Нельзя ли поконкретней, Николай Васильевич, — беспокойно массируя двумя пальцами подбородок, не выдержал командир первой эскадрильи майор Ушаков.

— А куда же конкретней? — отозвался Кортунов. — Твой Климачов ошибку допустил, серьезную ошибку, предпосылку к летному происшествию. Но когда подполковник Белогуров отстранил от самостоятельных полетов всех молодых летчиков, ты даже за своих подопечных не постоял. Не решился отношений портить с заместителем командира полка. А ты ведь член партийного комитета и мог бы сказать: чего же ты, коммунист Белогуров, всех выпускников под один знаменатель подводишь, непохоже ли это на перестраховку, Вадим Вениаминович? Но ты не сказал.

— А мог бы, — пряча глаза, ворчливо согласился Белогуров. — Все же мы друзья… Но нельзя забывать и инструкции. Как сказал великий Кабус: полет на современном истребителе не менее сложен, чем на космическом корабле. — Белогуров обрадовался, что здесь, на совещании, ему неожиданно припомнилась эта фраза, сказанная лейтенантом Можеровым. Обретая вновь уверенность, он взглянул на Кортунова. Но тот почему-то отвернулся.

— Кабус при всем желании не сказал бы этого, — заметил Дуганов. — Таджикский поэт жил во втором веке и с реактивной техникой знаком не был.

Белогурову стоило больших усилий не показать растерянность.

«Длинная же твоя шутка, лейтенант! На совещании в штабе достала!» — подумал Белогуров и поспешил высказаться, понимая, насколько важно сейчас, именно сейчас сделать это.

— Я вместе с вами летал многие годы, вместе мы рисковали, но об этом никто из нас распространяться не любит. И я вправе сказать, что знаю свое дело не хуже любого из вас, до тонкости изучившего свою профессию. Думаю, перестраховочному варианту здесь никто не поверит. — И Белогуров с надеждой оглядел командиров. Должны же они реально оценить обстановку в тот злополучный день самостоятельных полетов: непредвиденное ухудшение погоды на длительное время. Никто не поверит, что он подстраховывал себя. Он же сам знает — это не так. Почему же остальные должны думать иначе?

— Я люблю ходить поздней ночью по нашему городу, — с видимой неохотой начал говорить Кортунов, — люблю в одиночестве постоять под карагачом: тишина, покой, думается легко. Прожитый день никто не мешает еще раз вспомнить, что потеряно, а что приобретено. Как-то недавно ночью раздумался, — Кортунов сделал паузу. — Как раз в это время проходили мимо Можеров и Климачов. Объявляться не хотелось, пройдут и пройдут. Случилось так, что я услышал, как виновник предпосылки жаловался товарищу, дескать, подполковник Белогуров в контрольном полете вместо него садился. Так и говорил: «Ручку управления я отпустил, ноги с педалей сиял, а спарка сама села…»

— Но вы забываете, Николай Васильевич, Климачов допустил грубейшую ошибку в самостоятельном полете! — повысив голос, прервал Белогуров. — Я повторяю — в самостоятельном! Так что же, таких летчиков не подстраховывать в контрольных?

Дуганов, опираясь руками о край стола, медленно поднялся, требуя внимания и тишины.

— Успокойтесь, Вадим Вениаминович, мы здесь собрались не во вред друг другу, а ради нашего общего дела. Вы и сами знаете про определенную психологическую связь между контрольными и самостоятельными полетами. Теперь нам не до личных обид. — Дуганов замолчал на некоторое время, словно бы еще раз обдумывая свое пока не высказанное решение. — Лейтенанта Климачова лишать неба нельзя. Предпосылка к аварии — дело серьезное, но без ошибок летают только ангелы и боги. Но они редко посещают, как известно, землю, а мы, грешные, не можем без нее и дня прожить. Так вот, о наших земных делах. Погоды ждать больше не будем. Командирам завтра же составить графики полетов на всех летчиков, учитывая классность и метеоусловия. Подобные графики у нас есть, но их надо пересмотреть, ориентируясь на завтрашний день. И самое главное: надо крепить у летчиков веру и боевой дух. Поменьше необдуманных приказов и решений. У меня все.

После совещания Кортунов, не изменяя своей привычке, не сразу пошел домой, хотя и знал, что его заждалась жена и не ляжет спать, пока он не придет. Хотелось побыть, пусть несколько минут, одному.

Улицы городка были пустынны и тихи. На невысоких уличных столбах тускло горели фонари, в окнах домов густела темнота. В мутном электрическом свете почти незаметны низкие изгороди возле финских домиков, стекленеющие от гололеда деревья чуть слышно перекликались простуженным скрипом. Безлюдная улица выглядела неуютно. И, наверно, поэтому неожиданной показалась мелодия песни, пробившейся сквозь туманную завесу. Кортунову вначале показалось, что песню ведет один голос. Но вскоре она приблизилась, и можно было различить — поют несколько человек. Но откуда эта песня в такой поздний час в военном городке?!