Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

— Вот те раз, спать приехал! — воскликнул Громадин и кинулся встречать Анатолия Васильевича.

Вскоре они вошли в комнату, и Анатолий Васильевич начал было по-мальчишески озорно:

— Убег я, генерал, от своих!.. Клади меня в постель, поеду к Морфею.

— Да-а, — смущенно протянул Громадин. — Клади… Было бы куда, товарищ командарм!

— А что? Клопы? Чорт бы их побрал, немцев: на весь мир кричали, что у них нет клопов, а везде клопы!

— Клопы что, товарищ командарм: покусают и бросят. А тут дело такое: Татьяна Яковлевна заявилась.

— Кто это — Татьяна Яковлевна?

— Жена Николая Степановича Кораблева. Помните, у вас в армии гостил?

— Ну? — и Анатолий Васильевич тяжело присел. — Явилась? И где она?

— Там, — Громадин махнул рукой в потолок. — Не одна, с баронессой. Вы ей насчет Николая Степановича ни гу-гу. Так, приглядимся, прошу вас.

— Дела-а-а!.. Значит, и у тебя не посплю. Де-ла-а-а! А про Николая Степановича, конечно, ни гу-гу. Фронт у тебя, генерал сложный!

— Еще бы, — серьезно подтвердил Громадин. — Может, они уже там встречались: рядом ведь работают, а мы тут бухнем что-нибудь такое. Да вон она, кажется, и идет. Слышите, топает каблучками.

Татьяна не вошла, а вихрем ринулась к Громадину и, целуя, воскликнула:

— Кузьма Васильевич! Я ведь только теперь вся своя! Батюшки, как я рада! Как я рада видеть вас! — и оборвала, глядя на Анатолия Васильевича, который отошел в сторонку и оттуда изучающе рассматривал ее.

— Ну вот она какая, товарищ командарм… Татьяна Яковлевна. Знакомьтесь.

— Это вы наш командарм? — уже серьезно проговорила она, подавая руку.

— Зовите меня Анатолием Васильевичем, — отвечая на ее пожатие и глядя в глаза, произнес командарм. — Понимаю. Понимаю, почему вы так безраздельно любите друг друга.

— Кто? — дрогнув, показывая на Громадина, спросила Татьяна. — Мы?

— Ну что вы! Даже намека нет. А Николай Степанович?

— А вы разве его знаете? — Татьяна шагнула к командарму.

— Гу-гу! Гу-гу! — как бы напевая, прогремел басом Громадин.

— Да. Конечно. То есть… — Анатолий Васильевич спутался: он был уже готов рассказать ей о том, как Николай Кораблев гостил у него в армии, что они говорили о Татьяне, но услыхав «гу-гу», смешался, сказал: — Я, конечно, знал его… еще до войны. На Урале.

— Батюшки! Как меня волнует, когда я встречаю просто знакомых Николая Степановича! — Она присела, но тут же, что-то вспомнив, спросила: — До войны? На Урале? Но ведь он там не был до войны. Вы, Анатолий Васильевич…

— Хотите сказать, говорю неправду, — укоряюще посмотрев на Громадина, произнес командарм. — Да. Неправду говорю. Я его видел под Орлом… в армии. Приезжал он искать вас. Жил у меня. После взятия Орла отправился в село Ливны.

— В Ливны? — с дрожью в голосе сказала Татьяна.

— Да. А потом… потом я не знаю, — сердито закончил Анатолий Васильевич. — Потом у Громадина спросите.

— Ох, ох, ох! — заохал Громадин. — А потом-потом на Урал отправился, — уже понимая, что Татьяна не виделась под Дрезденом с Николаем Кораблевым, продолжал он. — И вот недавно прислал: «Люблю тебя». Ну что ж, может домой, Татьяна Яковлевна? Командарм даст самолет — и за один день вы на Урале, — испытующе, весьма сердито и недовольно предложил Громадин. — Мы довоюем тут, а вы — домой.

— Домой? Ах, как хочется домой! Но, товарищи… разрешите мне так называть вас?.. Давно не произносила я этого слова… товарищи. Красивое слово! Доброе! Домой? — задумчиво и с грустью произнесла она и, вдруг тряхнув головой, закончила: — Нет. Довоюем! Ведь скоро победа? Там, в Германии, этого многие ждут: коммунисты, рабочие, вообще все честные люди.

— Все ждем, — любуясь ею и видя в ней что-то общее со своей женой Ниной Васильевной, проговорил Анатолий Васильевич.

— Ждем! Ждем! — грохнул басом Громадин так, что Татьяна вздрогнула, затем залилась звонким, заразительным смехом, произнося:

— А голосок-то у вас все такой же!

— Да-а, не провоевал! — Громадин прикрыл ладошкой рот и, кивнув в потолок, сказал: — Как бы барыньку не разбудить!

— Ну-у! Она спит — из пушек пали. Так, значит, Анатолий Васильевич, вы видели Николая Степановича?

— Видел. Беседовал.

— Можно его любить? — спросила Татьяна с детской откровенностью.

— Другого нельзя, Татьяна Яковлевна. Ну, а как вы там жили? — участливо проговорил Анатолий Васильевич, все собираясь сказать ей, что она чем-то напоминает ему его жену.

И Татьяна рассказала все: и то, как она попала в Пруссию, как спаслась, вывесив всюду красную материю в замке, как жила эти годы в Германии, какое там настроение, потом перешла к военнопленным, сообщив о том, что в ряде лагерей уже произошли восстания.

— А я? Я прикреплена к «Центральному лазарету» — это самый страшный лагерь в Германии. Я в нем еще не была: работаю со стороны. Но там действует мой друг, старик Вольф. Он мне сказал, что военнопленными руководит кто-то из русских — «человек огромного роста и с железным сердцем», как выразился Вольф. В этом лагере все наготове. Тысяч пять пленных уже переправлены в горы, главным образом к чехословацким партизанам, где, кстати, находится и Петр Иванович Хропов.

— Надо торопиться с восстанием, — подхватил Громадин, дабы вселить в Татьяну еще большую веру. — Поднять всех и стремительно двинуться к Праге. Гитлеровцы скоро оттуда побегут — тут их и бить.

— Легко сказать: бить. Ведь они, очевидно, не вооружены, пленные? — спросил Анатолий Васильевич.

— Ну, нашего человека выпусти на волю — он оружие найдет! — твердо и с гордостью произнесла Татьяна. — Но и теперь уже тысячи четыре вооружены. Партизаны их снабдили. Вооруженные бьют бегущих гитлеровцев, отнимают оружие и передают тем, кто не вооружен. Там все идет хорошо, — оживленно добавила она. — А вот как я теперь переправлюсь на ту сторону? Я хочу вместе с баронессой, у меня ведь вот что есть. — Она пошарила в сумочке, вынула удостоверение за подписью Гиммлера и подала Громадину.

— Э-э-э! — воскликнул тот, подвигая удостоверение командарму. — За какой подписью! Сколько стоит?

— Вася платил. Не знаю, — смеясь, ответила Татьяна. — Мне бы только на ту сторону пробраться!

— Яню Резанова пошлю с вами. Хорошо бы влиться в поток беженцев, — предложил Громадин. — Да где его теперь возьмешь?

— А у нас их ведь много, беженцев. Пустим тысяч десять, пусть идут домой, — предложил Анатолий Васильевич и, еще раз внимательно посмотрев на Татьяну, сказал: — Помнится мне, вас наградил товарищ Сталин?

— Сталин? — вспыхнув, затем побледнев, спросила Татьяна. — А откуда он меня знает?

— Он знает. И вас и Николая Степановича… Труден ваш путь, Татьяна Яковлевна, но благороден, и цель близка, уверяю вас.

«Сталин! Сталин! Обо мне заботится Сталин! Родной Сталин!» — думала в эти минуты Татьяна, не слыша того, что говорил командарм, и не видя, как Громадин вышел из комнаты, вскоре вернулся и положил на стол коробочку, в которой рядком светились три ордена — Отечественной войны, Красного Знамени и Красной Звезды.