Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

Герр Шрейдер искоса, лукаво посмотрел на Бломберга.

— Теперь вы, конечно, понимаете, на каких людях надо изучать проблему разницы мозга коровы и человека. А-а-а! Выпьем, Фриц. Вы скоро и меня и графа зачислите в партизаны!

Бломберг взял чистый стакан, сполоснул его вином, тщательно вытер носовым платком, затем посмотрел на свет. Убедившись, что стакан безукоризненно чист, налил вина, выпил и лег на деревянную кровать.

Герр Шрейдер, скрывая язвительность, зная, что Фриц Бломберг — выходец из крестьян, спросил:

— Вы, Фриц, вероятно, воспитывались в весьма чистоплотной и благородной семье?

— А что? — буркнул тот.

— Так тщательно вытираете всякий раз стакан. Или вас этому научили в Варшаве, когда вы работали в интендантстве?

Бломберг, сдерживая бешенство, поднялся, надел на голову фуражку с высоким, гордым околышем и, прищелкнув каблуками, кинул:

— Адье, — и вышел из блиндажа.

Шрейдер захохотал, крича вдогонку:

— Вы забыли! Мы — немцы! Это Бенда не то француз, не то хрен с горошком. Давайте, граф, выпьем, пока можно.

И они всю ночь то пили, то ели, то спали и снова принимались пить.

Через два дня пожар на узловой станции стих. Солдатам дана была команда, суживая круг, двинуться вперед:

— Даже птицу не пропускать!

Те двинулись, держа наизготовку автоматы, наталкиваясь на искореженные танки, пушки, разорванные паровозы, обгорелые трупы солдат, и вскоре в глубокой воронке увидели человека, находящегося в глубоком обморочном состоянии. Офицер спустился туда, обшарил карманы человека и, найдя свидетельство, в котором было сказано, что «Карл Штумм является главным советчиком герра Шрейдера», отдал распоряжение, чтобы солдаты немедленно доставили его в городскую больницу, а сам позвонил герру Шрейдеру в блиндаж и доложил:

— Мы нашли вашего советчика. Он немного обгорел. Сейчас в больнице.

— Очень хорошо-о-о, — Шрейдер даже запрыгал на одной ноге, не отрываясь от трубки, насмешливо глядя на Бломберга. — Что? Что вы еще? А! Запомнить вашу фамилию? Старший лейтенант Курц? Очень приятно. Запомню и попрошу у дядюшки фельдмаршала вам Железный крест, — и, положив трубку, прошелся по блиндажу, затем, обращаясь к графу, сказал: — Теперь и вы понимаете разницу между мозгами коровы и человека?

— А как же, шеф.

— А вы, Фриц?

— Я хочу спать: не спал всю ночь.

— А все-таки пробовали вы познать эту разницу?

— К чему опять?

— Мой советчик Карл находится в больнице: весь обгорел. Хе! «Ушел к партизанам!» «Партизан»! Какой у вас меткий глаз, Фриц!

Николай Кораблев, действительно с обожженными руками, опаленными бровями, обритый, забинтованный, лежал в больничной палате, и не один: рядом с ним на двух койках виднелись обожженные Сиволобов и Яня Резанов.

Когда доктор вышел из палаты, Яня приподнялся на кровати и прошептал:

— Как же это вы, Николай Степанович? Мы-то туда-сюда. А вы?

— И я туда-сюда.

Бритоголовый, с опаленными бровями, с наклейками на лице, осунувшийся, почерневший от дыма, Николай Кораблев не походил на себя. Повернувшись к своим друзьям, прошептал:

— Ну! Работнички! Хорошо, что так кончилось. И больше говорить не будем: стены тоже иногда умеют слушать.

На следующее утро он уговорил доктора, выписался из больницы и в коляске герра Шрейдера был отправлен на квартиру, а через час уже сидел в кресле перед шефом.

Когда он вошел в кабинет, герр Шрейдер кинулся ему навстречу, хотел было схватить за руки, но, увидав, что те забинтованы, обнял советчика за плечи и потянулся, как земляной червяк.

— Скорблю. Печалюсь! Не спал, не пил, не ел все эти дни, разыскивая вас. Ну, ничего. Теперь радуйтесь. С нами не будет этого, — и обвел пальцем вокруг шеи, как бы накидывая петлю. — Не будет: партизаны. Понимаете? Все набедокурили партизаны. Мы исправные, мы на страже, но партизаны… Почему не уничтожат их? Э-э! Так мы с вами на них, на них… на партизан! — и он замахал на окно тощенькой ручкой. — Все на них свалим, на партизан!

В этот самый момент к зданию школы подкатило несколько машин. Враз во всех машинах открылись дверцы, враз из первой машины, как из мешка, высыпалась охрана, вооруженная с ног до головы, затем из второй вывалился довольно грузный, низенький и круглый, как мяч, фельдмаршал фон Шрейдер, а из других — генералы, полковники, адъютанты, местные власти.

Герр Шрейдер побежал встречать дядю, а Николай Кораблев припал к раскрытому окну.

Фельдмаршал не успел сделать и шага, как вся свита — генералы, полковники, адъютанты, местные власти — окружила его, став наготове, вытягиваясь, подрагивая ляжками, пристукивая каблуками, глядя только на него, на фельдмаршала. Вот он лениво повел голову вправо — и все повели головы вправо. Вот он заглянул в небо — и все заглянули в небо. Вот он сделал маленький шажок — и все, вздрагивая, подергивая ляжками, сделали шажок.

Рассматривая свиту, Николай Кораблев заметил и знакомых. Вон Фриц Бломберг. Он теперь уже не такой грозный, а скорее прибитый. Вон Бенда — улыбчивый, будто перед ним барышня. Вон граф Орлов-Денисов — этот идет, обнажив голову. Его лысеющая голова напоминает башку тощей лошади.

Но тут герр Шрейдер вылетел из парадного и со всего разбегу опустился перед дядей на колени, целуя его протянутые руки, произнося с дрожью:

— Дядя! Мой милый дядя! Война — жестокая вещь: она требует жертв! Но почему? О, почему судьба такую тяжесть свалила на мое сердце? Как я ни старался, что я ни делал, а гром ударил в меня!

«Ах, сукин сын!» — подумал Николай Кораблев.

Но дядя кому-то подмигнул, тоже изобразил печальное лицо и вскинул вверх руки. За руками потянулся круглый живот, затем толстенькие ляжки.

— Друг мой! Совершенно верно, война требует жертв, — с дрожью в голосе проговорил он. — Но… во имя нашего фюрера мы должны все перенести и смело смотреть смерти в глаза, — он прикоснулся к племяннику, как бы поднимая его, и тот встал, украдкой отряхнул пыль с колен, а фельдмаршал двинулся вперед — к парадному крыльцу, и тогда за ним двинулась вся подрагивающая, подпрыгивающая свита.

Послышался стук каблуков, открылась дверь, и в нее боком прошел фельдмаршал, а за ним юркнул, обгоняя его, подставляя ему кресло, герр Шрейдер. Потом вошли генералы, и тоже чуточку бочком, за ними полковники, адъютанты, местные власти, и кабинет засветился напряженно сияющими лицами, улыбками, начищенными сапогами, отутюженными френчами, пряжками. Сев в кресло, фельдмаршал искоса посмотрел на Николая Кораблева, и тогда все, как будто об этом было договорено там, за дверью, тоже искоса посмотрели на Николая Кораблева. Но вот герр Шрейдер шагнул к нему и воскликнул:

— Мой спаситель! Мой советчик! Мой друг! Смотрите, как он пострадал от партизан!