Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

Тот закашлялся, искоса, удивленно посмотрел на нее, затем сам рассмеялся, говоря:

— Ну и язычок у вас!

— Простите, профессор. Я ведь глупенькая. Припомнила, как вы вчера говорили «Одесса фьють». Ну, прошу вас, рассказывайте про рейхстаг. А это что? — вдруг вскрикнула Татьяна, увидав развалину дома.

— Поцарапывают Берлин.

— А это? А это? — то и дело с удовольствием спрашивала Татьяна, видя, как по набережной реки Шпрее тянутся разрушенные дома.

— Подряд царапают. Я же вам говорю: война под носом, — ответил Бауэр.

Вскоре машина снова вырвалась на Большое Берлинское кольцо и понеслась на Бранденбург.

Отто Бауэр перестал болтать, хвастаться. Его как будто подменили: весь сжался, даже пропала припухлость на шее, на щеках, губы натянулись, и весь он стал неприступно строгий. Надев на голову шляпу, глубоко надвинув ее, он кинул шоферу:

— Через Бранденбург туда, на Эльбу.

— Опыт покажете? — спросила Татьяна.

— Да, — скупо кинул он.

Машина уже неслась вихрем. На счетчике сначала появилось восемьдесят, потом девяносто, потом сто, потом сто двадцать километров.

Приблизительно через час Отто Бауэр так же скупо бросил Татьяне:

— Бранденбург!

Татьяна стала смотреть вперед — на Бранденбург. Там виднелись дома с высокими шпилями и кирки. Но вот центр. Он почти весь разрушен. Пахнет гарью и трупами.

— Боже мой! — воскликнула она и хотела было спросить Маргариту, когда такое случилось, но та спала, причмокивая губами, как будто ела «трюфели».

— Поцарапали, — даже как-то небрежно сказал Отто Бауэр.

С Эльбы, от довольно искусно замаскированного причала, к сосновому бору вели два пути — узкоколейка и неширокое, замощенное булыжником шоссе. У бора узкоколейка нырнула в одни, покрашенные в зеленую краску ворота, а шоссе — в другие.

Когда машина остановилась на полянке неподалеку от ворот, Отто Бауэр вывалился из кабинки и сухо, сказал:

— Прошу. Прошу.

Татьяна и Маргарита тронулись за ним, а он, подойдя к воротам, нажал кнопку. Одна половина ворот немедленно ушла куда-то в сторону, и на пороге, будто он вырос из-под земли, стал часовой, совсем еще юный, румянощекий парень, но без правой ноги. Увидав Отто Бауэра, он испуганно замигал и начал было рапорт, но Бауэр, фыркнув, как кот, брезгливо произнес:

— Надоело. Надоело всякий раз слышать, что все в порядке, аварий нет. Вы думаете, мои уши только тем и заняты, чтобы выслушивать вашу дребедень! Это вы генералам валяйте. «Все в порядке», — передразнивал он кого-то. — В порядке, когда всюду сплошной беспорядок. Работать не умеем, молодой человек. Позвоните-ка лучше Рейтеру, сообщите, что приехал я, профессор, — и Отто Бауэр шагнул вперед, а за ним мелкими шажками тронулась Маргарита, шепнув Татьяне:

— Вы берите больше. Больше. Мне он ничего не даст. А вы берите больше, тогда поделитесь со мной. Хорошо? Или лучше — просите для профессора Пшебышевского… тогда он отпустит вагон.

— Очень хорошо, — ответила Татьяна, даже не зная, что «берите больше», думая о своем. «Да ведь мы входим в какой-то подземный городок», — об этом она хотела спросить Маргариту, но в эту минуту из второй двери, покрашенной в серый цвет, выскочил высокий, с длинной шеей и краснокирпичным лицом Рейтер. Он изогнулся перед коротышкой Бауэром и заговорил часто, без передышки:

— Все в порядке, профессор. Все идет очень хорошо, профессор. Ваши догадки гениальны, профессор. Куда прикажете вести, профессор?

— Вы же видите, со мной дамы — значит, надо догадаться, куда вести. Знаете, что такое для любого предприятия дамы? О-о-о! Это лучшие коммивояжеры. Вот что такое дамы!

— Пожалуйста. Прошу, профессор. Сюда, профессор.

Рейтер шагнул вправо, нажал кнопку. Дверь медленно, тихо ушла в сторону. Открылся довольно высокий и ярко освещенный тоннель. Татьяна заметила, что дверь толстая, стальная и что она так и осталась открытой.

— Сюда. Сюда, профессор, — проговорил Рейтер.

— Вы думаете, я забыл, куда мне надо? — буркнул тот.

«Чего это он какой-то собакообразный стал?» — подумала Татьяна, внимательно всматриваясь в каждый уголок, ища глазами, нет ли еще замаскированных дверей.

Они снова свернули вправо и опять попали в тоннель, но более низкий и узкий, освещенный уже не так ярко, как первый. И снова дверь, но простая, без кнопок. Рейтер ее легко открыл и, пропустив всех, вошел сам, но уже не в тоннель, а в помещение, похожее на больничную палату. Тут в два ряда стояли никелированные кровати, на которых виднелись голубые, очень чистые подушки и кипенно-белые одеяла. Всмотревшись, Татьяна увидела, что под одеялами лежат полуживые люди; лица у них посинели, щеки впали, глаза большие, бороды отросли, носы заострились.

— Это наш живой товар, — произнес Отто Бауэр, обращаясь к ней. — Вы знаете, что если с мертвой, то есть умершей собственной смертью лисы снять шкуру, то мех негоден. Чтобы получить хороший мех, лису надо убить. Даже не отравить, а именно убить. Но портится не только мех. Умирает животное своей смертью — пропадает все: ткань распадается, шкура становится непрочной, заметьте. Я говорю с вами откровенно, без предрассудков… Нам нужна хорошая кожа, понимаете. Если мы для дам сделаем такие перчатки, что они проносятся день-два, наша марка упадет. Надо дорожить маркой, а остальное — предрассудки.

— Вот я и говорю, профессор, ваша мысль гениальна, — вступился Рейтер.

— Вы что же, их… — заикнулась со страхом Татьяна, но тут же выпрямилась, засмеялась: — Боюсь. Хотя, я сторонница вашей теории, профессор.

— Мы культурно: электрический удар в сонную артерию. Обратите внимание, как они смотрят на меня. Крокодил? Нет, господа большевики, я не крокодил, а профессор Отто Бауэр! — выкрикнул он и тронулся было дальше.

Но Татьяна вцепилась в его руку:

— Господин профессор, если вы решили из меня сделать свою последовательницу, тогда скажите мне: откуда вы берете такой материал?

— Недалеко от Берлина есть лагерь. Оттуда доставляют нам живой материал. Материалу много. Только работать не умеем. Слышите, Рейтер, работать не умеем.

Рейтер снова вытянулся, и особенно вытянулась у него шея — шея кобры.

— А кто они? Какой национальности? — спросила Татьяна.

— Русские. Все большевики. В России ведь все большевики. Но тут есть и немецкие большевики. Вот этот и вот этот. Им подавай Тельмана, Карла Либкнехта. Рейтер, вы не знаете, какой это ученый — Карл Либкнехт или Тельман? Что они изобрели, или, может быть, они читали лекции в университете… по химии, по физике, по высшей математике? А?

— Таких ученых я не знаю, господин профессор.

Немец, обросший рыжей бородой, чуть приподнялся и, сверля воспаленными глазами Отто Бауэра, от физического бессилия еле слышно, но твердо сказал: