Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

«Нахватала и на свою и на мою долю, — мелькнуло у Татьяны. — Как мне быть? Разве я могу принять такой подарок? Хотя в интересах дела надо принять. Вася бы принял. Но я этого сделать не в силах. Не в силах! — закричала она про себя, вся содрогаясь. — Но ведь Вася учил меня не поддаваться чувству… холодный рассудок, сообразительность — вот наше оружие», — и она, заложив опять конфеточку в разрез перчатки на ладонь, выскочила из машины и пошла навстречу Отто Бауэру, говоря:

— Простите, профессор. Ваша ученица покинула вас, — и, намеренно выдвинув правую руку, глядя на обручальное кольцо, добавила: — Вы ведь знаете, что делается с женщинами, когда они…

— А-а? Тошнит? — с присущим ему цинизмом спросил Отто Бауэр. — Это нормально. На котором месяце? — и, вдруг увидав гестаповцев, лежащего на земле шофера, вздыбился, как кот перед собаками: — Это что? Кто позволил? — и, наступая на гестаповцев, закричал: — Вы знаете: я личность неприкосновенная!

— Господин профессор, мы вас не трогаем, — заикнулся было все тот же юркий, как блоха, агент.

— Они вас даже не собираются тронуть, профессор, — неожиданно для себя, но весьма язвительно произнесла Татьяна.

— «Не трогаем»? Как вы сказали: «Не трогаем»? Еще бы меня тронули! — И Татьяне показалось, что в эту минуту даже голова у профессора распухла, так он был взбешен.

— Мы очень долго искали его. Он из Бранденбурга, — произнес агент.

— Большевик? — Отто Бауэр перепуганно попятился. — Э-э-э! Не зря они мне снятся.

— Был большевик, — подсказал все тот же гестаповец.

— Когда?

— Десять лет тому назад.

— А-а-а! Так в чем же дело, если только был, да еще десять лет тому назад?

— Все равно вреден для империи.

— Для империи вряд ли вреден, но эти двое нам навредят: пешком пойдем в Штеттин… и ваша жена, и я, ваша гостья, господин профессор, — снова язвительно бросила Татьяна.

Тогда, задетый за живое, профессор тронулся на гестаповцев, крипа до хрипоты:

— Ну, вы меня не пугайте! Я не из таких — пугливых. Петер, сесть за руль! Я его сам сдам в Штеттине. А если не лень, приезжайте. Ну, Петер! — И полез в машину.

Когда автомобиль тронулся с места, Татьяна сказала Бауэру:

— Какой вы смелый, профессор: в вас кровь Нибелунгов.

— О да! Без предрассудков — утверждаю то же самое, — брякнул тот.

А Татьяна зашептала Маргарите:

— Ну, нахватали! Покажите! Покажите!

Та стала развертывать кульки и откладывать себе и Татьяне на колени, приговаривая:

— Это вам. Это мне. Это вам. Это мне.

Тут были и перчатки, и ридикюли разных фасонов, и тонкие, для купания, на голову шлыки, красивые ремешки.

Татьяна в эту минуту не видела перед собой вещей: перед ней возникали люди — самые передовые в современном обществе… Маргарита же, боясь обделить себя, все озабоченно разложила и свою долю аккуратно завернула в пергаментную бумагу. Тут Татьяне пришла спасительная мысль. Наклонясь к Маргарите, злобно поглядывая в затылок Бауэра, она тихо произнесла:

— А хотите, я все это подарю вам? Хотите? Но с условием: вы не будете бояться меня. Не будете?

— Не буду, — сладчайшим шопотом ответила та.

— Тогда забирайте, — и она, подкинув коленями, перевалила все, что лежало на них, на колени Маргарите.

Машина уже неслась улицей Бранденбурга. В одном месте Петер приостановил ее бег и, внимательно посмотрев на дом с синими рамами, сказал:

— Прощай, родной город! — затем так рванул машину, что колеса завыли, а машину начало кидать из стороны в сторону.

На него прикрикнул Бауэр:

— Вы думаете, если ваша голова вредна для государства, то не нужна и моя? Приказываю вести нормально. А то сдам первому попавшемуся агенту… Заедем в Потсдам, — распорядился он.

Шофер свернул влево с автострады и тоже по гудронированной, но узкой дороге понесся через городок Капут в Потсдам.

Потсдам, залитый ярким солнцем, выглядел красиво, и Татьяне сначала Показалось, что Бауэр завернул сюда лишь для того, чтобы еще раз похвастаться, но профессор был сосредоточен на чем-то другом. Вскоре он толкнул шофера в плечо, а когда тот остановил машину, профессор вылез из нее, выбрал из кульков жены несколько образцов и пошел в магазин, над дверью которого поблескивала золотистыми буквами вывеска: «Магазин новинок. Отто Бауэр и К о». Через несколько минут он вышел оттуда, затем снова остановился около другого магазина, где тоже поблескивала вывеска: «Анатомическая торговля. Отто Бауэр и К о». Татьяна, смеясь и взяв под руку Бауэра, сказала:

— Я хочу посмотреть вашу торговлю. Я ведь художник. Я должна знать анатомию. А хотите, я с вас напишу портрет?

— Очень, очень, очень! — польщенный тем, что она взяла его под руку, и, видимо, еще тем, что идет с красивой женщиной, он двинулся в магазин.

В магазине были расставлены скелеты на подставках, внизу которых виднелись кругленькие металлические планки. На них значилось: «Отто Бауэр и К о». Кроме скелетов, тут на прилавках под стеклом лежали отдельные кости — бедренные, локтевые, черепа.

— Откуда у вас столько? Откуда? — с удивлением воскликнула Татьяна.

— Оттуда же. Ведь не выбрасывать кости! Мы, немцы, всему находим применение. Все это от нас идет по университетам, по школам. Народ должен знать анатомию, — хвастаясь, проговорил Бауэр и, суховато поздоровавшись с человеком за прилавком, видимо своим компаньоном, спросил: — Как идут дела?

— Неважно, профессор.

— Почему?

— Фронт, — загадочно проговорил компаньон.

— Что фронт?

— Разве до вас еще не дошло, профессор?

— Что? — бледнея, спросил он.

— Крым фьють!

Бауэр качнулся в одну, потом в другую сторону и вдруг визгливо крикнул:

— Да что они, с ума спятили?! Разве можно Крым отдавать?!

— Я не психиатр, а анатом, — ответил компаньон.

— Я не к вам, а к тем — военным. Ах! Ах! Ну, хорошо. Подождем. Наш товар такой: не сгниет, — и, удрученный, он вышел из магазина, даже забыв про Татьяну.

А Татьяна вылетела оттуда, как на крыльях.

«Крым! Крым! Крым! Товарищ Сталин! Родной! Крым! Крым!» — мелькнуло у нее, и она, сев рядом с женой Бауэра, чтобы скрыть истинную причину своего возбуждения, сказала: — Какие там вещи! Какие вещи!

— Я их не люблю, — пропищала та брезгливо. — Отто сначала их тащил домой. Расставит скелеты, черепа, ходит и потирает руки: «Буду миллионером. Буду миллионером». А мне они во сне снятся. Насилу уговорила.

— Меня не надо было уговаривать. То был первоначальный опыт. Нельзя же открывать торговлю, пока сам не убедишься в том, что товар полезен государству.

Когда машина той же дорогой выскочила на автостраду, Отто Бауэр приказал:

— На Фюрстенберг.

И машина понеслась. Покрышки от прикосновения к накаленному солнцем асфальту выли, как сирены.