Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

Он болезненно улыбнулся и тоже прошептал:

— Я принимаю. Но что из этого получится? Тот баран завтра сдаст меня. Я могу убежать. Бросить машину на дороге и убежать в лес. Но я устал бегать один.

— Один ли? Нас теперь уже двое. Да еще полтора миллиона в лагерях. А не в лагерях сколько? Я вам предлагаю: покончить с ними, особенно с этим зверем.

— Сейчас?

— Нет. В дороге.

— А потом куда?

— Со мной.

Петер долго думал и проговорил:

— Нет! Мне не жалко их: я за эти годы и жалость потерял.

— Еще бы жалеть! Пожалейте — он завтра вас пустит на перчатки. Слышали, как говорил: «Буду миллионером». Готов выпустить море крови из народа, лишь бы стать миллионером. Так вот, я им в кофе положу снотворное. Уснут в машине — и мы с ними в Штеттин. Ведь сегодня Штеттин бомбили?

— Догадываюсь. Огонь похоронит их, — ответил Петер.

Как долго они тянут с гимнастикой! Поистине можно возненавидеть все эти кривляния, приседания, подрагивания ногами. Ведь Петер уже приготовил все: столик и стульчики поставлены на свое место, кофе бурлит около костра.

Ну вот наконец одеваются.

Татьяна кладет в чашки снотворное, наливает кофе, кричит:

— Дядюшка! Да скорее же! Кофе чудесный. Пахнет лесом. Идите. Я ухаживаю за вами.

И они оба подошли. Он, разомлевший от ласковых слов Татьяны, как-то весь распух, а Маргарита, довольная подарками, начала корчить из себя девочку: подпрыгивает на одной ножке, жеманничает, шепелявит, строя глазки.

— Милая племянница, — говорит Отто Бауэр, присаживаясь рядом. — Следует ликвидировать ваши фурункулы. У меня в Штеттине есть хороший доктор. Переливание крови — и как рукой пыль смахнет. Эго надо. Мой чудесный лепесточек! Мой лепесточек на древе жизни!

«Эко как тебя прорвало!» — сказала про себя Татьяна и пододвинула ему чашку с кофе.

— Пейте, дядюшка. Пейте, дорогой мой пупсик!

— А! А! — будто чем-то давясь, воскликнул он. — Меня все племянницы зовут так: «Пупсик». Ну что, Маргарита?

— Ты скорее пуп, — протянула та.

— Ну, уж это извини! Я профессор, а не пуп, и у меня скоро будут миллионы.

В эту минуту с неба упал гуд.

Все посмотрели в утреннее яркое небо и вскоре увидели армаду бомбовозов, сопровождаемых истребителями.

— На Штеттин. Ну это, знаете ли, нахальство: утром. При солнце, — проговорил Отто Бауэр.

— Домой! — взвизгнула Маргарита.

— Под бомбу? — и Отто Бауэр скосил на нее глаза.

— Я хочу домой! — завизжала Маргарита. — Петер! Убирайте! — и первая побежала в машину.

— Сумасшедшая! А что я с ней могу делать? Она сестра Геббельсу. Двоюродная, положим, но он все равно придушит меня.

Вскоре Отто Бауэр, засыпая в машине, проговорил заплетающимся языком:

— Петер! Если город бомбят, подожди в отдалении. Слышишь?

Заснула и Маргарита.

Машина неслась на Штеттин.

Петер сказал:

— Какая-то гиря свалилась с моего сердца: я нашел в вас товарища. Но что мы будем с ними делать? Это новая гиря.

— Под бомбу, — ответила Татьяна.

Город горел. Казалось, на него выплеснули озеро нефти: все бурлило, рушилось.

Петер повел машину в центр, но вскоре убедился, что тут ехать невозможно: все было завалено кирпичом, щебнем, железными балками.

— Не проедем, — сказал он, откашливаясь от дыма. — Но особняк Бауэра почти на окраине города. Я постараюсь подъехать с другой стороны, — и, развернув машину, он снова выехал на шоссе, сделал большой круг и выбрался на улицу, засаженную каштанами. Улица была тиха, безлюдна, точно все живое вымерло. Только густые тени от каштанов лежали на сереющем асфальте. Смолкли и птицы: из центра несло гарью, удушливым, трупным запахом. — Ах, если бы и его особняк был разрушен! — проговорил Петер.

Татьяна сначала из слов Петера ничего не поняла, потом догадалась и воскликнула:

— Да! Это было бы замечательно!

Особняк Отто Бауэра стоял целехонек, прячась в густой зелени деревьев.

Петер выбрался из машины, позвонил сначала осторожно, ожидая, что сейчас появится горничная. Никто не отозвался. Тогда он открыл калитку, вошел во двор и вскоре вернулся, сообщая:

— Все разбежались. Ну, надо кое-что сделать.

Он ввел машину во двор, прикрыл ворота, запер калитку и принялся выволакивать Отто Бауэра. Но тот был тяжел, как мешок, набитый песком. Петер попросил:

— Помогите. Один не донесу.

Они вдвоем втащили Отто Бауэра в домик, посалили в кресло, затем Петер уже один принес Маргариту и сказал:

— А вы идите в машину.

— Что вы хотите делать? — спросила Татьяна.

— Оболью их и все бензином, подожгу. Кругом пожар. И сюда он придет.

Он сбегал в гараж, принес банку, облил все бензином и хотел было поджечь, но Татьяна остановила его:

— Принесите из той комнаты мои вещи, отнесите в машину, захватите оттуда кульки и бросьте их сюда же, — а когда он все это проделал и бензин вспыхнул, она добавила: — Петер! Я видела в гараже другую машину. Было бы лучше на той. Есть ли бензин?

— Она заправлена полностью, и еще четыре бака в багажнике.

— Чему они нас научили — убивать! — сокрушенно и с тоской проговорил Петер, садясь в машину, видя, как в особняке от огня затрещали стекла, как дым хлынул через открытую форточку и пламя уже проникало на крышу.

— Скверному научили. Но… пока это надо делать, и делать во что бы то ни стало, — произнесла Татьяна.

Двухместная гоночная машина вырвалась из ворот, свернула налево и чуть не сбила гестаповцев, примчавшихся сюда на мотоциклах.

— Они, — кинул Петер и дал такой газ, что машина подпрыгнула, с визгом заворачивая на крутых поворотах, затем выскочила на шоссе, а отсюда на автостраду и понеслась, понеслась в вихре ветра. Километров через тридцать она нырнула в тоннель, выскочила на склон и помчалась по кругу, затем вынырнула снова на автостраду и с той же силой, поднимая вихрь, понеслась на Штеттин.

— Петер! — крикнула Татьяна… — Вы обратно?

— Да, — ответил он.

— Но они могут нам попасться навстречу.

— Это было бы хорошо.

— Почему?

— У них не хватит ума на догадку, что мы нахально прем им навстречу. А если вперед — плохо. Там, на круге, есть телефон. Они позвонят, и впереди нас обязательно задержат. А мы скоро свернем вправо и двинемся сначала на Познань, а потом на Лейпциг и Дрезден.

Через какие-то десять — пятнадцать минут они увидели, что навстречу им, тарахтя и гремя, пронеслись на мотоциклах два гестаповца.

— Ослы! — бросил им вдогонку Петер и, на секунду отпустив руль, потер руки.

Только на второй день, часов в одиннадцать утра, они попали в Дрезден, сначала в Новый, потом, переехав мост через Эльбу, — в Старый Дрезден.

«Дрезден, Дрезден, — восхищенно и радостно думала Татьяна, — Ведь этот город славится университетом, библиотекой, музеем, старинными зданиями и красивыми улицами. Дрезден! Дрезден! Чудесный город! Здесь в музее хранятся гениальные творения Рафаэля, Рубенса, Рембрандта, Микель-Анджело». И, несмотря на усталость, на голод, она вся вспыхнула, заволновалась, когда машина остановилась у центрального подъезда музея.