Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

— Вы ехали вот тут, Татьяна Яковлевна, вдоль Эльбы. Это деревушка Гиль. А дальше?

Татьяна поднялась с кушетки, подошла к карте, посмотрела и подтвердила:

— Да. Вот видите, обозначен лес. Здесь, в подземелье.

Вася, поставив еле заметный крестик, задумался, потом произнес:

— Неподалеку от этого лесочка тракторный завод бывшего акционерного английского общества. Значит, англичане этот лесок не будут бомбить: побоятся, что бомбы упадут и на завод.

— Как? Ну, а если бы на тракторном производилось то же самое, что и здесь под землей?

— И тогда не стали бы: англичане не бомбят объекты, в которые вложен английский капитал, американцы не бомбят объекты, в которые вложены американские капиталы. Но американцы с удовольствием бомбят английские объекты, как англичане с удовольствием бомбят американские объекты.

— Союзнички! Ничего не скажешь!

— Да. Но с еще большим удовольствием они бомбят так называемое мирное население — города, особенно центры городов. Так. Значит, это я должен передать американцам. Они раздолбают лесочек. Поэтому вы отдыхайте, а я пойду.

— Нет, Вася. Я вас так давно не видела. И потом, что это за старичок со старушкой?

— Мои родители, — даже без тени усмешки сказал Вася. — Разве вы не видите?

— Где вы их достали?

— Пришлось перевезти из Эльзас-Лотарингии. Родители мои, стало быть, наполовину немцы, наполовину французы, потому я — Базиль. Купили виллу и переехали.

— Охотно? Я хочу спросить, добровольно?

— Приказ партии мы все выполняем охотно и добровольно.

— Вы связались?

— Да.

— Сила?

— Крепкая.

— А не горох?

— Ну, что вы! Горох — это вон в Дрездене, особенно в музее. Я ухожу. Меня ждет начальник.

— Нет. Еще минуточку. А Петр Иванович?

— Остался в Силезии, работает на заводе. Язык за это время хорошо усвоил.

— И еще. Вы что ж, так и думаете в Дрездене работать?

— Ну, нет! Надо выше пробираться!

— Куда?

— Ближе к «Чортолому», — так они условно называли Гитлера. — На прошлой неделе видел его и палача Гиммлера. Были в имперской канцелярии вместе с Блюхером. Я всех уговариваю, подкупаю, чтобы Блюхера перевели в охрану «Чортолома».

— Ну! Какой он, «Чортолом»? — невольно с женским любопытством спросила Татьяна. — Не сердитесь. Ведь интересно… я же женщина.

— Да так. Весьма невзрачный, и почему-то мне напоминает старенького индюка: все хохлится, нос держит кверху, истерически выкрикивает.

— А Гиммлер?

— Сух. Молчалив. Свиреп глазами. И мне кажется, никого не любит.

— И все-таки можно подкупить?

Вася улыбнулся.

— Да ведь купил я себе должность адъютанта. Я понимаю, вам трудно все это воспринять: вы честный человек. Но они жулики. Гиммлер, Геринг, Риббентроп и прочие, прочие нажили за эти годы миллионы. Не только тащат из государственного кармана, а проделывают такие штуки: если кому-нибудь из них понравилось имение, или дворец, или фабрика, завод, то стряпают дело на хозяина, потом его, как врага империи, расстреливают… а добро забирают себе. Раз сами воруют, грабят, то и помощников подбирают себе под стать, таких же, которые грабят и которых легко подкупить.

— А ваш начальник?

— О-о-о! Это акула: хватает все! Мне предстоит познакомить вас с ним. Имейте в виду, он женщин не любит.

— Почему?

— Он холост.

— Не понимаю.

— Ну, есть же такие мужчины, — Вася вспыхнул.

— А-а-а! Догадываюсь. Мерзость какая! Ну, вы пойдете в верха, а я?

— Вы поживете здесь, у моих родителей.

— Без дела? — даже со страхом спросила Татьяна.

— Нет. Дело вам будет, и очень большое.

— Ну, тогда еще ничего. А когда вы познакомите меня с Блюхером?

— Да хотите — сейчас, если не устали?

— Я все равно не усну. Поедемте.

Минут через пятнадцать Вася уже вел машину через мост в Старый Дрезден. Проезжая мимо музея, они увидели желтую гоночную машину.

— А не угонят ее? — спросила Татьяна.

— Ну, что вы! У них это священно — частная собственность. Пограбить другие народы — это ничего. Ну, вот мы и у цели, — Вася остановился около трехэтажного светлого, никак не в стиле немецкой мрачной архитектуры дома и тихо сказал: — Это здание принадлежит Блюхеру: засудил хозяина, эльзасца, — и Гиммлер подарил ему этот дом. Пойдемте. И не волнуйтесь, — он подхватил Татьяну под руку и, кивнув часовым, стал подниматься по лестнице вверх.

Усадив Татьяну в приемной, он шагнул в секретариат, и она через полуоткрытую дверь увидела, как в секретариате при появлении Васи все встали — и женщины и мужчины, — а он, не спрашивая разрешения, вошел в кабинет Блюхера. Вскоре вернулся оттуда и, обращаясь к Татьяне, произнес официальным тоном:

— Полковник Блюхер просит вас к себе.

Нельзя было сказать, что Блюхер толст. Нет. Грудь у него узенькая и впалая, руки сухие и вялые, но голова жирная, особенно загривок, сизые уши утонули в жиру.

Не здороваясь с Татьяной, он кивнул на кресло.

— Вы, — заговорил он, бесцеремонно и чуть брезгливо рассматривая ее. — Вы должны понимать: нельзя портить карьеру моему адъютанту, — и смолк, углубившись в какие-то бумаги.

— Я действительно не понимаю вас, — набравшись духу, заговорила Татьяна. — Он мой муж, и как я ему испорчу карьеру?

— Женщины есть женщины. Даже первого на земле мужчину Адама соблазнила Ева. А наши женщины… — он хотел сказать, видимо, еще какую-то грубость, но в эту секунду затрещал телефон — большой, массивный. — Да-а-а, — баском, с оттенком: надоели, дескать, вы мне, — крикнул Блюхер и тут же весь преобразился, заговорил мягко, вкрадчиво: — Полковник Блюхер слушает вас. Что? Профессора Отто Бауэра? И жену? Что? Жена — чорт с ней! Хорошо. А Бауэр? Узнает фюрер. По направлению к нам? Желтая машина. Гоночная. Слушаюсь. Слушаюсь, — и, положив трубку, весьма чем-то довольный, глядя на Васю, хвастаясь, подчеркнул: — Гиммлер звонил. Сам Гиммлер!

Вася и Татьяна, понимая все, переглянулись.

Красная Армия на протяжении всего фронта наносила врагу удар за ударом: вырвала Одессу, Киев, освободила Крым, взломала долговременные укрепления под Ленинградом, вышла на Десну и всеми могучими силами устремилась на Балканы и в Западную Европу.

В Москве еженощно гремели салюты.

На фоне таких больших исторических событий разгром станции Бобер не был даже отмечен в печати, хотя для местного фронта станция Бобер имела огромное значение: она связывала шесть железных дорог, и перед гитлеровцами встала задача: строить ли новую, обводную линию, или восстановить станцию, на что потребовалось бы месяца два-три.

И шеф Шрейдер заскрипел…

Несмотря на столь авторитетную защиту, как дядюшка фон Шрейдер, к молодому Шрейдеру откуда-то протягивались жесткие руки, готовые в любую минуту схватить его за шиворот и выбросить, как паршивого щенка, а с ним вместе выбросить и скороиспеченного фельдмаршала фон Шрейдера.