Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

И все, стараясь умилиться, как иногда умиляется собака, видя в руке хозяина кусочек мяса, начали его хвалить, наперебой выкрикивая:

— У нашего генерала блестящий ум!

— Ну! Фогели! Фогели всегда отличались блестящим умом!

— Острым языком!

— Находчивостью!

— Молниеносностью!

И Фогелю все это было приятно, несмотря на то, что он такое слышал уже не впервые. Но ведь потребность лести так же ненасытна как и жадность. Польщенный генерал еще сказал:

— В куколки поиграть не мешало бы и вашему дядюшке: он такой же железнодорожник, как я сапожник.

О-о-о! Тогда в кабинете грохнул хохот — басистый, визгливый, хриповатый, а герр Шрейдер превратился в сморщенный грибок. Генерал, довольный тем, что смог унизить племянника фон Шрейдера, ярого сторонника Гитлера, обратился к Бломбергу:

— Что вы на это скажете, господин подполковник?

Тот вытянулся и бухнул, показывая пальцем на Шрейдера:

— Смею доложить, господин генерал: он дурак.

— Грубо, господин Фриц Бломберг. Грубо. Впрочем, это еще говорят в вас невоспитанные низы. Кстати, подполковника вы получили за сколько лет военной службы?

— За четыре года. Я начал лейтенантом.

— Вот это и плохо: вам бы следовало еще походить денщиком.

Бломберг побледнел — теперь уже он сморщился, как грибок, — и пролепетал:

— Я утвержден фюрером, господин генерал.

— Утвержденный подполковник — это одно, а подполковник, который завоевал себе подполковника, — это другое, — уклончиво ответил генерал и, решительно повернувшись к свите, сказал, обращаясь к полковнику в форме гестапо: — Примите дела у этого утвержденного подполковника.

Бломберг выпрямился, поднял голову и дерзко кинул:

— Я могу не подчиниться: у меня есть свой генерал!

— Полковник Раушенбах ознакомит вас с приказом вашего генерала. — Фогель поднялся с кресла, тут же следом за ним поднялись все, звеня шпорами, пристукивая каблуками. — А у вас, шеф Шрейдер, есть кто на родине?

— Мама… и мамин папа…

— Напишите письма, что скоро увидеться не сможете. Выдумают же: шеф города! Выдумают же! — и так же помахивая перчаткой, генерал покинул кабинет.

«Крут. У этого из зубов куска не вырвешь!» — подумал Николай Кораблев, выходя из-за ширмы.

Шрейдер некоторое время стоял молча, будто камень, затем сорвался и забегал кругами, как это иногда делает щенок, гоняясь за собственным хвостом. Потом остановился, крикнул:

— Советчик! Карл! Выходите! А-а-а! Вы уже здесь? Видали? И слыхали?

— Да. Видал и слыхал, господин шеф.

— Как я его шугнул! Генерала! Знаем мы этих пруссаков! Я тебе не Бломберг, а фон Шрейдер!

«Ну, это уже совсем глупо»! — чуть было не вырвалось у Николая Кораблева, но сказал он другое:

— Вот теперь как раз может быть такое, — он повел пальцем вокруг горла, как бы делая петлю. — Фогель посоветовал вам заранее проститься с мамой и маминым папой. Понимаете?

Шрейдер несколько секунд молчал, затем шагнул к шкафу, налил стакан вина, глотнул, долго смотрел на своего «советчика».

— Что вы сказали?

— Я сказал: он вам посоветовал проститься с мамой и маминым папой, да кстати и с дядюшкой.

— Повесит?

— Возможно, расстреляет.

— Ну-у! Нет. Я этого не хочу. — Шрейдер допил вино, налил и протянул стакан Николаю Кораблеву: — Пейте.

— Вы же знаете, что мне нельзя: контужен.

— Ах, да. Вспомнил. Но скажите, почему мне не везет? Когда я был маленький, мне все говорили: «Какой умный мальчик!» Я любил давить котят. Знаете, вот так: поймать котенка, положить на него сначала один камень — лучше плиту, потом второй, третий — у котенка глаза выскакивают, как горошины. А? Интересно?

— Вам сейчас следует думать не о котятах, а о том, как бы у самого глаза не выскочили. Слышите? Понимаете?

— Но я не хочу.

— Мало ли что «не хочу». Генерал Фогель занес над вашей головой меч. Это надо понять. И действовать.

— Как? Легко сказать: действовать. Как?

— Фюрер нас учит: при достижении той или иной цели ни с чем не считаться. Мораль, нравственность, жалость — все это химера.

— Не понимаю вас. Впервые не понимаю, советчик.

— Я не уверен, что вы туги на ухо. Неужели не понятно? Вас Фогель намеревается стереть с лица земли, а вы добровольно подставляете шею. Когда Рем хотел уничтожить Гитлера, то фюрер послал к нему на квартиру своих молодчиков, и те вырезали всех Ремов в постели.

— Ага! Понимаю! Значит, надо вырезать генерала и его сторонников?

— Неплохая догадка. Но ведь вы не Гитлер: вас за это будут судить. Уж если делать, то надо так, как будто это совершил кто-то, а не вы.

— Хорошо. Вырезайте их всех. Всех, до единого… и в постели.

— Дайте согласие!

— Валяйте! Валяйте!

— А как, надо подумать. Судя по припухшим губам, Фогель любит девочек?

— А кто не любит девочек! Разве только господин Гесс: тот любит мальчиков.

— Долго ли Фогель пробудет здесь?

— Да, наверное. Все расковыряет. Не понимаю, зачем это ему? Ведь я ни в чьи дела не лезу? Знаю, Бенда ворует, Бломберг грабит, граф грабит. Все грабят. Какое мне дело? А-а, чорт!

— Надо возобновить вечеринки. Пригласить девочек. Но на это понадобятся деньги, — сказал Николай Кораблев и тут же поправился: — А может, еще как-нибудь, следует подумать. Хоть нас фюрер учит: при достижении цели пускай все средства — подкупы, шантаж, компрометацию, игру на слабых сторонах, убийство. Все! Но… нужны деньги!

— Деньги? — подхватил Шрейдер. — Возьмите у меня, — и он, открыв сейф, начал рассовывать по карманам Николая Кораблева пачки марок, приговаривая: — Нате! Нате! Нате! Только сделайте так, чтобы после войны мы вместе с вами попали в мой замок. Если за это время дядя умрет, я получу еще два замка; если мамин папа — три замка.

— Хорошо, — обрывая поток излияний Шрейдера, проговорил Николай Кораблев. — Прикажите графу, чтобы он готовил вечеринку. Много ли у вас марок? — и, посмотрев на сейф, добавил: — Надо достать еще столько и еще столько.

— Зачем так много?

— Адъютанту генерала, чтобы он привел своего генерала на вечеринку… Понимаете? Так учит фюрер: ничем не брезговать для достижения цели, — и Николай Кораблев с волнением подумал: «Ну вот и случай устроить вечеринку, на которой так настаивает Громадин».

События начали развиваться стремительно и наперекор всем устремлениям Николая Кораблева.

Полковник Раушенбах, человек сурового склада, с широкой нижней челюстью, которая, казалось, все время двигалась со скрипом, с глазами навыкате, походивший на бульдога, примыкал к иной группе национал-социалистов: эти не кидались на дверные ручки, шпингалеты, крючки, как Бенда, а хватали сразу все здание — с дверными ручками, шпингалетами, крючками и с окружающей землей. До прихода к власти Гитлера Раушенбах вел крупную торговлю скотом в азиатских странах и владел родовым имением в Восточной Пруссии, но за время войны он еще «благоприобрел» одно имение под Варшавой, другое — под Краковом и мечтал, исходя из принципов национал-социалистской партии, «благоприобрести» еще под Москвой и в степях Поволжья. Ныне эта мечта рушилась: красные части, как выражался он сам, «вышибли» гитлеровцев за Днепр — и Раушенбах стал думать о другом: кому бы передать имения в Польше и соответственно приобрести в Германии.