Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

Наутро, когда стало известно, что жителей городка Бобер вместе с немецкими солдатами у моста перехватили партизаны и увели в Пинские болота, а станция, куда их гнали, взорвана, Раушенбах пришел в бешенство. Вызвав Николая Кораблева, он, топая ногами, грозя парабеллумом и хлопая тяжелой нижней челюстью, закричал:

— Куда? Куда дел русских? Куда дел наших солдат? Куда?

У Николая Кораблева все клокотало, но он, сдерживая себя, почти спокойно сказал:

— Вы теряете рассудок, господин полковник, что вам никак не полагается: разве вы, или я, или кто-нибудь ждал, что партизаны перехватят русских. Может быть, вы ждали и не сообщили мне? Тогда я не понимаю, кто вы? Может быть, партизан?

Это вначале сбило с толку Раушенбаха, он что-то промямлил и снова закричал:

— Кто вас уполномочил так разговаривать со мной?

— Интересы империи, — и Николай Кораблев прямо, уверенно и даже дерзко посмотрел в глаза Раушенбаха.

Тот смолк, отошел к окну, положил на подоконник парабеллум и с тоской прошептал:

— Боже мой! Зачем я дал согласие ехать сюда? Вся карьера рушится! — и, повернувшись к Николаю Кораблеву, снова закричал, но уже не зло, а вызывая сочувствие: — Разве вы не понимаете? Вся моя карьера рушится!

Николай Кораблев озлобленно подумал: «Эх вы, деляги!» — и заговорил:

— Чтобы спасти вашу карьеру, я бы сделал вот что.

— Что? Что? — ухватился Раушенбах, забывая парабеллум на подоконнике.

«Теперь-то в случае чего я скорее его пристукну!» — решил Николай Кораблев и заговорил:

— Я бы на вашем месте вызвал дивизию, две, три и разгромил партизан. Ведь нельзя же это терпеть: в ста пятидесяти километрах передовая, а тут орудуют партизаны, — и подумал: «А не слишком ли я?..»

— Дивизию? Две? — как бы кого-то передразнивая, протянув руку, выкрикнул Раушенбах. — Дайте! Ну! Кладите на ладонь!

— На ладонь две дивизии никак не уложатся.

— А там болота. Болота! — не слушая его, продолжал Раушенбах. — Вы знаете, что такое Пинские болота?

— Знаю. Но разве против германского оружия что устоит? Вы, господин полковник, вижу, не верите в силу империи?

— Это откуда? Откуда? — спросил ошарашенный Раушенбах.

— Грозите болотами. Разве вы не знаете, что в начале наступления на Россию были такие генералы и даже фельдмаршалы, которые советовали и настаивали не забиваться в глубь России: болота, непроезжие дороги, дожди, морозы. Оказывается, господин Раушенбах — воин вот здесь, за столом. Здесь вы мастерски издеваетесь над людьми, например над Бенда, — и, увидев, как Раушенбах, прищурился, как прищуривается собака, когда над ней заносят хлыст, добавил: — Кстати, я уговорил его: он согласен баш на баш.

И моментально все: и грубый тон Николая Кораблева, и страх за карьеру, и увод населения партизанами — все, все немедленно отлетело от Раушенбаха, и встало перед ним одно — родовое имение Бенда под Лейпцигом. Выйдя из-за стола, посмотрев на Николая Кораблева, будто на новокупку-коня, он ласково произнес:

— Оказывается, у Шрейдера неглупый советчик.

— Почему неглупый?

— А разве это плохо — неглупый?

— Нет. Умный! — упорно кинул Николай Кораблев.

— Вы хвалите сам себя. Это нескромно.

— Скромность — химера, так учит нас фюрер… Я рекомендую вам устроить вечеринку, и с девочками. Бенда любит девочек!

— Французская кровь! Но я тоже, хотя и немецкая кровь!

— Следует… — уже почти диктуя, заговорил Николай Кораблев, — …следует, чтобы на вечеринке был генерал Фогель. Приедет фельдмаршал фон Шрейдер, пригласим и его. Это я беру на себя.

— Позвольте, зачем же такой шум по поводу столь незначительного дела?

— Будут знатные свидетели вашей добровольной сделки.

От Раушенбаха Николай Кораблев, довольный ходом событий, отправился к Шрейдеру и застал в его кабинете Бенда, который, оказывается, со вчерашнего дня не выходил отсюда, боясь показываться на улице.

Как только в кабинете появился Николай Кораблев, Шрейдер и Бенда со страхом посмотрели на него, а первый сказал не то с укором, не то с сожалением:

— Вы подвели нас, Карл.

«Видимо, еще что-то новое?» — мелькнуло у Николая Кораблева, и он спросил:

— Чем, герр шеф?

— Куда делись русские? Куда? — обхватив руками голову, взмолился пьяный Бенда.

— Если вы, господин Бенда, придерживаете руками голову с целью сберечь ее, то я вас понимаю. Но не потеряли ли вы уже ее?

— Что это? А, чорт! — воскликнул Шрейдер.

— Не все ли вам равно, куда делись русские? Ведь вы утверждали, что партизаны готовили нам резню. Убрали? Хорошо!

— Да. Но солдаты? — опять завыл Бенда. — В моем распоряжении теперь осталось всего восемнадцать солдат. Восемнадцать, — он, хлопнув в ладоши, сначала показал десять пальцев, затем восемь.

— Война не считается с таким пустяком, как солдаты. Хуже было бы, если бы жители города вырезали нас. А теперь мы свободней чувствуем себя, а для партизан обуза: жителей надо кормить, а они сами голодают, слыхал я. Вот что: надо готовиться к вечеринке. И там попробуем выполнить то, что поручили вы мне, герр шеф. Вы не забыли?

— Нет. Я не мог забыть: жизнь или смерть?

— Тогда дайте мне машину и пропуск в Бобруйск. За девочками. Вечеринку советую устроить здесь, в нижнем этаже. Раздвинуть переборки в двух классах — там и просторно и уютно.

Получив разрешение на машину и пропуск в Бобруйск, Николай Кораблев спустился вниз, к себе в квартирку, и вдруг почувствовал, как в нем все мелко-мелко задрожало, а в голове, на месте седого пятна, заныло, словно кто-то снова ударил молотком.

— Нет. Нет. Не надо, — проговорил он, ощущая, как тошнота подступает к горлу. — Это не надо. Особенно сейчас, — выдавил он из себя, но болезнь ломала его, как ломает вспенившаяся река лед. — Не надо-о! Не надо-о-о! — вскрикнул он, стараясь удержаться на ногах, и все-таки упал посредине комнаты.

А там, наверху, когда он вышел, Бенда сказал:

— Ваш Карл — какой-то сатана: я начинаю бояться его!

Яня Резанов и Сиволобов долго и тревожно ждали Николая Кораблева на опустошенной станции, в своем «доме-паровозе». У Яни каждая минута была на счету: генерал Громадин приказал вечеринку устроить завтра — значит, Яня сегодня же должен переправиться в Пинские болота и к обеду завтрашнего дня на грузовике доставить девушек, «самых красивых, самых отчаянных». Приказ Громадина требовалось немедленно передать Николаю Кораблеву и сообщить, что на вечеринке обязательно должен быть фельдмаршал фон Шрейдер, которого необходимо «оставить в живых».

— Мне нужен фельдмаршал. Тоскую по нем, ночи не сплю, — пошутил Громадин.

В два часа, как условились, Николай Кораблев обещал прибыть сюда. Но вот уже четыре, пять, шесть… солнце пошло на склон, а его все нет и нет… И Яня Резанов крепко забеспокоился.