Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

— Боже мой! — не в шутку простонал фельдмаршал и сел рядом с Настей.

Затем предоставили право выбора генералу Фогелю.

Что с ним происходило, трудно понять. Весь замкнутый, подтянутый, тут он как-то стушевался и даже покраснел. Покраснел, улыбнулся, тихо рассмеялся и попался: его, забыв о договоренности, звала к себе Маша. Она звала так требовательно, что он не вытерпел, шагнул и сел с ней рядом, а она, не дожидаясь, когда и кого выберут остальные, положила красивую, обнаженную по локоть руку на плечо генерала и шепнула:

— Я сегодня видела, как вы гарцовали на коне, и сказала: вот мой возлюбленный!

И пока остальные выбирали девушек, генерал подозвал к себе графа, спросил:

— Граф, простите за беспокойство. Эта девушка говорит мне что-то очень приятное, но я не понимаю.

Граф, склонив огромную голову, выслушал Машу и произнес:

— О-о! Вы счастливый, генерал! Я сам хотел выбрать эту прелесть, эту жемчужину!..

— Ну-у! — брезгливо протянул генерал. — Вы лучше переведите, что она мне сказала.

— Вы ее первый, и вы ее последний. Ей ничего не надо. Она хочет с вами побыть этот вечер… и потом вы можете не вспоминать о ней… но она будет довольна и этим, как раба довольна улыбкой своего господина…

— О-о-о-! — воскликнул генерал.

И ужин начался.

Сначала выпили, как положено, за фюрера. Все встали, прокричали обычное, вытянув руки вперед, после этого чокнулись. Одна только Маша не встала и растерянно смотрела на все. Тогда генерал через того же графа спросил ее, почему она не присоединилась к общему тосту… И Маша… Ну, она актриса… Стесняясь, Маша пролепетала: а можно ли ей выпить за такого великого человека? «Великого» Фогелю не понравилось, но он все же сказал:

— За него все пьют, и ни у кого язык не отсох.

Тогда Маша вскочила на стул и, протянув над столом красивую руку, в которой держала бокал с переливающимся вином, крикнула:

— Хай Гитлерка!

Девушки еле удержались от смеха, а Настя украдкой погрозила кулачком, как бы говоря: «Не дури».

После этого поднялся Николай Кораблев.

— Господа, — сказал он. — Два немца — старинные, закаленные в боях друзья, господин Бенда и господин Раушенбах, решили поменяться имениями… и по этому случаю собрались мы. Поздравим их. И скажем: собственность есть залог национал-социализма, как учит нас фюрер.

Герр Шрейдер похвастался перед дядюшкой:

— Какой у меня советчик!

Но фельдмаршал не слышал племянника. Он таял около Насти: то и дело брал ее руку, целовал — сначала мизинец, потом безымянный, потом средний, потом указательный палец, — и снова начинал с указательного до мизинца…

А тут все уже выпили, прокричали поздравление Бенда и Раушенбаху. Это был второй бокал вина, разбавленного коньяком. Третий бокал ударил в голову, замутил глаза, и цинизм, подлость, всякого рода пакость — все это стало неудержимо прорываться наружу… И вот уже Бенда целуется с Раушенбахом, фельдмаршал Шрейдер щиплет Настю, генерал Фогель хочет обнять Машу, но она шепчет графу, и тот переводит генералу:

— Машенька просит: «Потом, не при людях».

Генерал на миг трезвеет, тянет:

— О-о-о! — и кладет руку на ее колено.

Маша вся дрожит и зло твердит про себя:

— Я тебя прижму! — и чтобы избавиться от его прикосновения, она вскакивает и кричит. — Музыку! Я хочу танцовать! Одна! На этом столе!

«С ума спятила Маша!» — тревожно думает Николай Кораблев, однако подчиняется и дает распоряжение, чтобы завели патефон.

И музыка рявкнула. А Маша? Ну, что она делает! Она вскочила на стол и пошла между рюмок, тарелок, вилок, ножей, ни за что не задевая маленькими, аккуратными ножками в тонких, почти невидимых чулках. Она идет в такт музыке, кружится, легонько приседает, удивляя танцем не только немцев, но и своих подруг: офицеры смотрят на нее глазами, налитыми кровью, и орут, воют, а подруги — с удивлением и страхом. Пройдя так весь стол, остановившись перед Николаем Кораблевым, она произнесла:

— Наш шеф-распорядитель! Я могу вас поцеловать? — и, целуя Николая Кораблева, шепнула: — Не беспокойтесь: я трезва, — и снова пошла, все так же обходя бокалы, бутылки, блюда.

И тут заорал разгоряченный фельдмаршал:

— Генерал! Вы должны принять ее на руки! Не так. Долой френч! Вы можете поцарапать столь прелестное создание. Это не девушка! Это изваяние!

Фогель сбросил френч, остался в нижней белой рубашке и подхватил на руки Машу, намереваясь отнести ее в соседнюю комнату, но она заговорила, шаловливо отбиваясь, прося графа передать генералу:

— Ведь я все равно буду его. Но дайте… дайте мне хоть еще часок повеселиться здесь!

А к Николаю Кораблеву подскочил молодой Шрейдер и в тревоге спросил:

— Когда же будет то? Столько денег потрачено, да ему же лучшую девушку!

— Не беспокойтесь, шеф: все свершится. Вы лучше попросите дядюшку, чтобы он дал распоряжение угостить охрану. Нам надо без охраны сделать то, что задумали.

У фельдмаршала Шрейдера кружилась голова. Не разобравшись в том, что попросил племянник, он махнул рукой:

— Согласен! На все согласен!

Полбочки вина, разбавленного спиртом, выкатили охране, и та вскоре запела песни.

Николай Кораблев посмотрел на часы. Было без пятнадцати пять. Он встал, вытянулся так, что хрустнуло в суставах, и приступил к заключительному тосту, ожидая прибытия Яни Резанова.

У Яни Резанова произошла небольшая заминка. Подойдя с группой партизан к речке, что дугой омывала окраину городка, он послал связного к ближайшему пикетчику, чтобы передать через таких же пикетчиков, расставленных вплоть до Пинских болот, генералу Громадину о прибытии к реке… И связной что-то задержался, а время бежало. Вот уже без десяти пять, скоро наступит условный час… и Яня, зло отмахнувшись, приказал партизанам:

— Вплавь через реку, — и сам первый, оставя на берегу одежонку, подняв над головой автомат, кинулся в воду…

Николай Кораблев все еще произносил речь, временами посматривал на часы, ничего не понимая. Вот уже пять. Сидящие за столом осоловело молчали, девушки находились в нервном напряжении, особенно Настя, и тоже ничего не понимали. А Николай Кораблев все говорил и говорил. Как только офицеры начинали ворчать, он тут же переходил на восхваление Гитлера, и тем поневоле приходилось слушать. Генерал Фогель, держа Машу за руку, точно боясь, что она убежит от него, склонился над столом и тихо покачивался, кривя губы: он хотя и был пьян, но все равно через улыбку передавал свою неприязнь к Гитлеру. А фельдмаршал Шрейдер в начале речи, когда Николай Кораблев, захлебываясь, начал хвалить Гитлера, весь расплылся, но, утомившись и желая вернуть то, что было за столом до начала речи, сказал:

— Слушайте, советчик Карл! Вам надо все-таки найти конец.