Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

— Да ведь уже здоровались со мной, товарищ генерал, — проговорил Сиволобов, хотя это пожатие ему понравилось гораздо больше, чем на крыльце.

— Там вообще, — ответил Громадин, — а тут в частности и от всей души. Спасибо, Петр Макарович. На днях видался с генералом Горбуновым, командармом. Спрашивает: «А где мой герой, который танк с топором в руках полонил?» Вишь ты какой! А я отвечаю: «Ныне полонит фашистов в тылу». Вот ты какой!

— Я эдакий, — не зная, что ответить на похвалу, и, как всегда в таких случаях, смущаясь и теряясь, буркнул Сиволобов и снова начал прятаться за девчат, видя, что генерал на них перевел глаза.

— Ну! Какую награду вам, красавицы? — спросил Громадин. — Будет награда. Сегодня решим в штабе, — а посмотрев на разноцветные белорусские платья, покачал головой: — Это прочь! Не время такое носить. Прочь! Прочь все это с себя! — но, увидав, как глаза у девушек потускнели, а губы искривились, он, хлопнув себя ладонью по лбу, воскликнул: — Ох, недогадливый! Ох, простофиля! Да ведь вы девушки! Наряды любите. Ну, носите… Носите… два дня. Вот в Берлин придем, я вас так наряжу — весь мир позавидует. А теперь — два дня. Идите, покажитесь ребятам. Ступайте. Ну, чего стоите? Обрадовались?

Когда девушки высыпали из класса, Громадин, обратившись к Николаю Кораблеву, серьезно произнес:

— А теперь, Николай Степанович, нам надо потолковать, — и загадочно чему-то улыбнулся, даже засмеялся, войдя в соседнюю комнату, сел в кресло и долго изучающе всматривался в лицо Николая Кораблева.

— Историческая комната, Николай Степанович, — под конец заговорил он, — отсюда мы будем «бить шведа». Громко сказано, но верно. Да-а-а. Так вы, очевидно, перестали душевно реагировать на все?

— Ан нет! — пошутил Николай Кораблев, повторяя слова Громадина, хотя в эту минуту ему было особенно не до шуток.

— Жалко? По глазам вижу.

— Нет. Больно.

— Что же? — сурово спросил Громадин.

Николай Кораблев посмотрел куда-то в сторону — очень далеко, через стены комнатки, и проговорил:

— А разве вам, думая отвлеченно, уходя в будущее, не кажется все это ужасным?

— Отвлеченно, уходя в будущее, я сейчас мыслить не могу. Конкретно: этих надо бить беспощадно.

— Не считаясь со средствами?

— Они первые подняли меч. Они — ядовитые змеи. А вы хотите против ядовитой змеи выступить с идеалами, с уговорами, с высокоморальными средствами?

— Но я не об этом, — перебил его Николай Кораблев. — Я представляю себе, как, может быть, через сотню лет, а может, раньше, когда люди окончательно очистятся от скверны, будут смотреть на нас, как на жестоких людей.

— На нас — нет. На тех — да. Мы зачинатели светлого, человечески-великого, того, чем будут потом жить люди. Но ведь вы живете сейчас, а не тогда?.. Вы представьте себе другое: если бы все военные думали так, как вы, переживали бы все так, как вы… Поверьте, мы не победили бы.

— Да. Да. Понимаю: надо душу прикрыть заслонкой.

— Хорошие слова!

— Не мои. Сиволобова.

— Умные слова. Так вот: до Берлина прикройте душу заслонкой, а там поплачем, вспомним тех, кто пал на поле брани, и разъедемся по домам — к мирному труду. А теперь, мне передавали, что вы не понимаете цели моего задания: зачем тихо, ножами, и зачем нам Бобер?

— Не совсем.

— Начштаба, карту! А впрочем, тут есть, — Громадин подошел к карте, висящей на стене, испещренной разноцветными карандашами, посмотрел и улыбнулся: — Каким не хочется отдавать землю: линия фронта все еще по Днепр, даже Крым у них. Одесса. Ну, пусть владеют на карте. А на самом деле дело обстоит вот как. Тысяча девятьсот сорок четвертый год — год великолепных побед. Смотрите: вот Ленинград. В январе под руководством гениального полководца товарища Сталина Красная Армия под Ленинградом взломала долговременную оборону немцев и нанесла им сокрушительный удар, отбросив врага в Прибалтику. Второй удар Красная Армия нанесла — смотрите сюда — на Буге и отбросила врага за Днестр. Третий удар в апреле — мае этого года Красная Армия нанесла вот здесь, в Крыму, сбросив врага в Черное море. Четвертый удар совсем недавно был нанесен финнам… и пятый… надо ждать, Николай Степанович, пятого удара. Он уже начался, как мне кажется, вот здесь, на Центральном фронте. Посмотрим сие. Видите? Это Бобруйск. Враг укреплялся тут порядочное время, по крайней мере оборона в общем на сто — сто десять километров. Отметьте это. Затем враг сосредоточил силы вот здесь — под Витебском. Оборона здесь не слабее, чем под Бобруйском. И под Могилевом. На оборону гитлеровцев надо посмотреть серьезно. Это, безусловно, современные крепости и мастерски организованы: немцы умеют зарываться в землю, кутаться в бетон и железо. Но… все это вскоре полетит к чортовой матери… и они побегут! Куда? Видите, основные дороги ведут в Минск. В Пинские болота не сунутся, калачом не заманишь, — пробовали мы. Побегут, как зайцы, старыми тропами-дорогами. Тут мы на них и насядем. Мы, партизаны. Мы вот где, — и Громадин стал с быстротой тыкать пальцем в разные места между Бобруйском, Витебском, Могилевом и Минском. — Мы, партизаны, вот тут, вот тут, вот тут, вот тут, вот тут… одним словом, во многих местах, островками, и главным образом на дорогах, у дорог и почти всюду под бочком у фашистов. Куда бы они ни кинулись, мы их — хлоп! Конечно, не одни. Одни мы, без регулярной Красной Армии, — чепуха. Понятно? Слоеный пирог устраиваем. Враг и мы, враг и мы, враг и мы. Шарахнутся они в одну сторону, их — стук, и в другую, их — стук, и в третью, их — стук. Здесь, в Белоруссии, не просто партизаны, а народное движение: триста тысяч партизан… и мы, пришедшие из Брянских лесов, утонули среди белорусов, как топорик, брошенный в реку.

— Однако уж очень легко стукаете, товарищ генерал! — перебил Николай Кораблев. — Тут — стук, здесь — стук, там — стук.

Громадин, удивленный, остановился, затем воскликнул:

— Эх! Подковыриваете, чтобы больше выудить? Вы знаете, что такое Канны?

— Читал.

— Вы читали, а мы изучали. При Каннах Ганнибал окружил врага, наголову разбил его и уничтожил. С тех пор этот пример вошел в военную историю как классический пример. Немецкие генералы особенно возгордились во времена прошлой империалистической войны, сочтя себя за классиков окружения. Но они исправные службисты, а не творцы: все подогнали под шаблон и забыли, что, кроме оружия, в войне участвует человек — это ведь основная сила, и разум, ум большой, творчество. Чтобы быть мастерами Канн, надо быть не Гитлером, а Ганнибалом. Я не говорю — русским воином, а русский воин отмечен во все времена как лучший в мире; теперь же русский воин еще стал советским, заметьте это себе. Не горох! Понимаете? Мне Татьяна Яковлевна как-то передавала: «Гитлеровское государство похоже на горох в мешке: пропори мешок — и горох во все стороны». Правильно! Очень! Верно, горох злой. Ну, о Татьяне Яковлевне я вам потом расскажу. А теперь о деле: товарищ Сталин прекрасно изучил «Канны» и все последующие исторические битвы, затем творчески дополнил и, если так можно выразиться, создал свои «Канны», — поэтому мы наносим один за другим, один за другим все более сокрушительные удары врагу.