Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

Пикулев за это время весьма похудел и сейчас, войдя в блиндаж, несмотря на то, что борода у него отросла и стала походить на черненькую лопаточку, показался еще меньше. Приблизясь к столу, он прищелкнул каблуками. Николай Кораблев встал и, как гора, повис над ним.

— Здравствуйте, товарищ полковник! — произнес Пикулев. — Слыхал, слыхал о ваших делах на станции Бобер.

— А я чувствовал вашу руку, несмотря на то, что ни разу вас не видел. Так вот теперь надо бы нам проверить настроение партизан.

— Поздновато, товарищ комиссар. Вот сводка. Кратко: Витебск взят штурмом, в Могилеве уличные бои, подступили к Бобруйску.

Уваров сначала радостно вспыхнул, потом посуровел, говоря:

— Уж эти уличные бои!

— А что? — спросил Николай Кораблев.

— Все окна повыбьют, пожары. Мы хотя и создали десятки пожарных команд… да разве все затушишь? И стекло… Где его столько достать?

— Экая печаль у вас!

— Печаль? Доставать-то нам придется. Да ведь и дома долетят.

— Это верно. Однако разрешите нам кое о чем поговорить. Вы знаете Зеленого, товарищ Пикулев? Почему он Зеленый, а не Зеленов?

— Псевдоним, — сдержанно ответил Пикулев.

— Ага! Вот уже что-то есть? А настоящая фамилия?

— Кампотов.

— Странная фамилия. Что же его заставило «позеленеть»?

— Отец — бывший крупный торговец Москвы. Имел когда-то магазин и даже дом терпимости.

— Угу! — протянул Николай Кораблев, одновременно думая: «Какое чуткое сердце у Сиволобова!» — и вслух: — А как он вел себя в Москве до войны?

— Угодничал.

— Не понимаю.

— Неважно, кто сидит в кресле: кланялся креслу, угодничал, никогда не критиковал тех, кто сидел в больших креслах, только подпевал им. Убирали из кресла такого человека, сажали другого — Зеленый немедленно перестраивался и этому угодничал. Такой у него лозунг: «Лижи, лижи — и вылезешь в люди».

— А теперь?

— Тот же конек.

— Как он сюда попал?

— Сначала был в окружении, потом с группой бойцов прорвался к нам. Еще в Брянских лесах.

— И с тех пор ни разу не был в Москве?

— Ни разу. Хотя мог бы улететь.

— Так почему же вы его не арестуете?

— За что? За угодничество? Таких статей нет.

Николай Кораблев обозлился и грубо кинул:

— Самая лучшая статья — разум, товарищ Пикулев.

— Не всякий разум — закон, — Пикулев вдруг засмеялся звонко, как юноша. — Вижу, вы мало пока знаете.

— Узнаю. Спасибо, товарищ Пикулев. Мне вы еще понадобитесь. Кстати, как работает Киш? Хорошо? — а когда Пикулев вышел, Николай Кораблев сказал: — Надо Зеленого раскусить, — но в это время затрещал телефон, комиссар взял трубку, заговорил: — Да! Да! Кораблев. Кто?! Масленица, командир отряда? Слушаю вас, товарищ Масленица. Что? Что? Сбежал, — и, повернувшись к Уварову, еле выговорил: — Зеленый сбежал. Куда сбежал?! — крикнул он в трубку. — К немцам? А как? Да ну! Заходите ко мне. Петр Петрович с вами? Заходите! — и, положив трубку, как бы ни к кому не обращаясь, проговорил: — Сбежал к немцам. Это очень плохо: он выдаст наше расположение. Надо немедленно отправляться в отряды.

— Куда-а, в отряды? — растягивая слово, спросил Уваров.

— Да. Особенно в отдаленные. Надо же все проверить.

— Опоздали, товарищ комиссар.

— Это почему же: гитлеровцы побегут недели через две-три… за это время я со многими ознакомлюсь.

— Через два-три дня побегут, — ошарашивающе произнес Уваров.

— А Иголкин утверждает: две-три недели… Ведь Орел-то…

— Не наивничайте, — перебил его Уваров. — Неужели вы думаете, Громадин ничего не соображает? Он приказал захватить Бобер… и прекрасно знает, в тылу врага город больше трех, ну от силы пяти дней держать нельзя: немцы выставят две-три дивизии и выбьют партизан из города. Город не леса и не Пинские болота. Значит, Громадин знал, что враг вот-вот побежит. Тем более, ведь вчера прошла рельсовая война. Поезда приостановились — значит, гитлеровцы побегут по шоссе, дорогам… и тут их надо бить.

Николай Кораблев, слушая Уварова, все время смотрел ему в лицо, думая: «Ну, он, видимо, такой же военный, как и я. Иголкин-то все же больше нас знает да и генерал такого не говорил. О рельсовой войне сообщил. Значит, ее провели. Но почему же наших партизан не потребовали на это дело?» — и спросил:

— А чего нас не тревожили… на рельсовую войну?

— Почему же? Не тревожили в городе: его надо охранять. А отдаленные отряды все участвовали, вместе с населением. Такое устроили фашистам — век помнить будут. Вот сейчас Красная Армия наносит им удар за ударом, а железная дорога скована.

«Не верю что-то я ему», — подумал Николай Кораблев, не отказываясь от своего решения побывать в отрядах партизан.

В партизанских отрядах, рассредоточенных по болотам и лесам Белоруссии, Николаю Кораблеву не удалось побывать ни в тот вечер, ни на утро следующего дня: события развернулись со стремительной быстротой.

Двадцать третьего июня тысяча девятьсот сорок четвертого года Красная Армия при поддержке артиллерии и авиации обрушилась на врага в районе Витебска. Фашисты Витебск укрепляли долгое время, превратив город в первоклассную современную крепость: первый рубеж обороны тянулся непосредственно около города; за рубежом все здания были превращены в огневые точки, в круговую оборону. За чертой первого рубежа, километрах в пятнадцати, тянулся второй пояс обороны, построенный на основе всех данных военного искусства. Кроме этого, гитлеровское командование здесь сосредоточило лучшие силы и считало, что Витебск неприступен. Эту версию геббельсовская пресса разносила по всему миру, делая при этом ссылку: «Если красным пришлось биться больше года за городишко Ржев, то Витебск — могила русских».

Красная Армия в течение двух-трех дней вдребезги разнесла оборону гитлеровцев под Витебском, полностью уничтожила пять дивизий, нанесла смертельные удары еще двум дивизиям, затем штурмом овладела городом, и немцы, потеряв только убитыми около двадцати тысяч солдат и офицеров, принуждены были сложить оружие. В эти дни Красная Армия нанесла еще два удара — под Могилевом и Бобруйском. Немцы построили вокруг Бобруйска, как и около Витебска, пять рубежей обороны, общая глубина которых достигала больше ста километров. И эти современные крепости гитлеровцы считали неприступными. Советская Армия обрушилась на врага под Бобруйском, в течение шести дней взорвала долговременную оборону, уничтожила до трехсот танков и самоходных пушек, до полутора тысяч минометов, около десяти тысяч автомашин… и враг потерял на поле боя около пятидесяти тысяч убитыми.

Выбитые и разгромленные под Витебском, Могилевом, Бобруйском, потеряв колоссальное количество танков, пушек, минометов, пулеметов, самолетов, около двухсот тысяч убитыми и пленными, остатки гитлеровцев кинулись к Минску, намереваясь здесь сосредоточить силы. Но Красная Армия, обрушив свою мощь на Витебск, Могилев и Бобруйск, одновременно двинулась с севера и юга на Минск, угрожая снова запереть врага в «котле».