Федор Панфёров - В стране поверженных [1-я редакция]

— А тебе не было стыдно?

— Мне было очень стыдно, старина. Ох, как стыдно! Я подумал про себя: «Ты читал Маркса, Энгельса. Ты читал Ленина. Ты читал Сталина… тогда как же ты допустил, чтобы в твоей стране прохвосты взяли власть?» А ведь и я виноват в этом. И ты, старина, виноват в этом.

— Хватит каяться, Генрих. Ты лучше скажи: так и отпустил русского?

— О-о! Нет! Он почти каждый день бывает у меня. Я его угощаю кофе. Не в столовой. Нет. На это еще не хватает смелости, да и не надо: могут подсмотреть. Я ему даю бутылку и бутерброд. Он уходит за угол конюшни, пьет, кушает и бутылку возвращает мне. И мы говорим.

— И только? Говорите?

— Старина, не выматывай у меня. Одно скажу: этой картошкой всех не накормишь. Еще день-два — она созреет, и ее можно отдать им — по одной картофелине на человека. Это не спасет их.

— Я знаю, что спасет их, Генрих, — осторожно произнес Вольф.

— Знаешь?

— Угу.

— А почему не скажешь?

— Автоматы, гранаты еще лучше.

— Мудрое решение! Но… картошку в автоматы и гранаты не превратишь.

Так, обсуждая ряд вопросов, они открывались друг перед другом, и под конец Вольф сообщил:

— Одна женщина отправилась за оружием к чехословацким партизанам. Его надо умело передать через твоего богатыря пленного. Как звать его?

— Николай, так он назвал себя.

— Пусть Николай ведет дело. Мы с женщиной были в Саксонской Швейцарии, в горах. Но там дезертиры.

— Тот, кто сбежал от Гитлера, — не дезертир, старина. Но тут есть еще дело. Николай сообщил мне — они уже приготовили партию пленных. Под видом умирающих их переправляют в ближайший лес. В какой лес, не сказал. Но теперь таких набралось уже человек триста — четыреста. Куда нам их деть, скажи, старина?

— Да-а, тут сложная задача, — высшая политика, как высшая математика. Расселить по крестьянам? Но на сотню крестьян найдется один подлец и выдаст. Не выйдет. Надо подумать. Вот приедет женщина. Я жду ее.

В тысяча девятьсот сорок четвертом году Красная Армия нанесла врагу десять жесточайших ударов, в результате чего гитлеровцы были вышвырнуты с советской земли, а Красная Армия с боями вступила в Румынию, Венгрию, Болгарию, Чехословакию, Польшу, Восточную Пруссию, Норвегию.

Блок Гитлера развалился: бывшие союзники — Румыния, Венгрия, Финляндия, Болгария — объявили войну Германии.

Видя победоносное шествие Красной Армии и понимая, что она без поддержки американцев и англичан может расправиться с гитлеровцами, Черчилль наконец-то «пришил последнюю пуговицу на шинели солдата» и открыл второй фронт.

Этот «старый боевой конь» ринулся в Европу, крича на весь свет, что идет на выручку Красной Армии… и нарвался на врага в районе Арденн. Здесь немцы прорвали фронт, намереваясь разгромить первую американскую армию, выйти к Антверпену, отрезать девятую американскую армию, вторую британскую, первую канадскую и таким порядком устроить второй Дюнкерк, чтобы вывести Англию из войны… И «старый боевой конь» захромал на все четыре ноги: он тайно, весьма секретно послал Иосифу Виссарионовичу Сталину умоляющее письмо такого содержания:

«На Западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного Командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях. Согласно полученному сообщению наш эмиссар, главный маршал авиации Теддер вчера вечером находился в Каире, будучи связанным погодой. Его поездка сильно затянулась не по Вашей вине. Если он еще не прибыл к Вам, я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января, и любые другие моменты, о которых Вы, возможно, пожелаете упомянуть. Я никому не буду передавать этой весьма секретной информации, за исключением фельдмаршала Брука и генерала Эйзенхауэра, причем лишь при условии сохранения ее в строжайшей тайне. Я считаю дело срочным».

Товарищ Сталин ответил Черчиллю:

«Получил вечером 7 января Ваше послание от 6 января 1945 года.

К сожалению, главный маршал авиации г-н Теддер еще не прибыл в Москву.

Очень важно использовать наше превосходство против немцев в артиллерии и авиации. В этих видах требуется ясная погода для авиации и отсутствие низких туманов, мешающих артиллерии вести прицельный огонь. Мы готовимся к наступлению, но погода сейчас не благоприятствует нашему наступлению. Однако, учитывая положение наших союзников на западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января. Можете не сомневаться, что мы сделаем все, что только возможно сделать для того, чтобы оказать содействие нашим славным союзным войскам».

В ответ Черчилль писал девятого января:

«Я весьма благодарен Вам за Ваше волнующее послание. Я переслал его генералу Эйзенхауэру только для его личного сведения. Да сопутствует Вашему благородному предприятию полная удача!»

Желая ускорить помощь союзным войскам на западе, Верховное Главнокомандование советских войск решило передвинуть срок наступления против немцев на советско-германском фронте с двадцатого января на двенадцатое января. И двенадцатого января тысяча девятьсот сорок пятого года было приведено в движение сто пятьдесят советских дивизий, с большим количеством артиллерии, авиации, которые прорвали немецкий фронт на протяжении тысячи двухсот километров, от Балтики до Карпат. Красная Армия взломала мощную оборону немцев, которую они создавали в течение ряда лет, и быстрыми, умелыми действиями отбросила врага на запад и этим самым выручила из беды Черчилля — этого «старого боевого коня».

Так в январе тысяча девятьсот сорок пятого года у Гитлера не осталось почти ни одной столицы «завоеванных» стран. Красные войска вошли на Балканы, вторглись в Пруссию, заняли Варшаву, Краков, стали перед стенами Данцига, Кенигсберга, Познани, Бреславля, Штеттина, готовя сокрушительный удар на Берлин.

Перед этим в Германии снова была объявлена всеобщая мобилизация — под ружье поставили старичков и юнцов, из которых были созданы своеобразные ополченческие полки, и печать закричала о новых, добавочных силах, о том, что «Германия — сплошная неприступная крепость, особенно Восточная Пруссия», что «Гитлер в ближайшее время снова поведет армии на штурм мира», что «скоро будет пущено в ход новое секретное оружие», что «Гитлер сказал: «Да простит меня бог, но я сожгу Москву!» Во всей этой шумихе верным оказалось только одно: Восточная Пруссия действительно представляла собой неприступную крепость. За последние десятилетия здесь все строилось, приспособляясь к военным целям: хутора воздвигались не в низинах, а на возвышенностях, причем обязательно обносились колючей проволокой, рвами; нижние этажи домов, конюшни строились так, чтобы в случае чего немедленно превратить их в огневые точки, а самый хутор или поселок — в круговую оборону. К круговой обороне были приспособлены имения, замки, города. Граница Пруссии была так замкнута, что, казалось, ее никому и никогда не преодолеть. Но Красная Армия в течение нескольких дней вдребезги разнесла хваленую оборону Пруссии, вторглась на ее территорию, расширила фронт направо и налево, создавая своеобразный «прусский котел». Это в первую очередь поняли «мирные» жители и, снявшись с насиженных мест, где больше ста лет не появлялась чужая нога, хлынули в Центральную Германию. Часть из них сумела прорваться, но большинство было отрезано с запада войсками Василевского, с востока — войсками Черняховского. Тогда жители метнулись на побережье Балтики, заполняя города, села и особенно Кенигсберг.