Роман Левин - За неимением гербовой печати

— Тот, что привел тебя. А ты не знал, с кем идешь?

— Не знал.

— Вот те на, — недоумевает парень. — Ожидаешь человека и не знаешь, кто он. — Кажется, это обижает его, но он не вдается в подробности. — Есть будешь?

— Комиссар сказал, что через минуту вернется, — говорю я.

— Успеешь, — говорит парень и обращается к поварихе: — Феня, пацану насыпь мисочку.

Отобедав, люди начинают расходиться. Остается только повариха и я, примостившийся у краешка стола. Мне становится одиноко и грустно. Повариха проходит, собирая миски вдоль стола. Я чувствую, как она касается меня теплым податливым животом.

— На вот, съешь, — она достает из кармана фартука большое яблоко, вытирает его о платье и протягивает мне.

Я знаю, эти яблоки называются «цыганка», они сверху темно-красные, почти бордовые и, когда раскусишь, мякоть под кожурой тоже окрашивается в красный цвет.

— Я помогу вам миски собирать, — предлагаю я, испытывая необходимость чем-то отблагодарить женщину за внимание.

— Ладно, сиди уж, — машет рукой она, — и так заморенный.

Я пытаюсь что-то возразить.

— Небось мамки-то нет, — не обращая внимания на мои слова, продолжает повариха.

— Нет.

— Я это сразу вижу. И потом комиссар, если ведет кого, непременно сирота. Своих нет, фашисты побили, так о других заботится.

— Куда же вы их девали?

— Кто оставался у нас, кого на Большую землю переправляли. А что он сейчас с тобой делать будет, ведь расформировывают нас.

— Я не затем, — успокаиваю ее. — Я отца ищу.

А на душе тревожно. Неужели комиссар забыл про меня.

Женщина словно угадывает мое состояние и вновь подходит ко мне. От нее горьковато пахнет луком и потным горячим телом.

— Ты насчет комиссара не сомневайся, не забыл про тебя. Дела, может, какие неотложные. Он у нас не такой, чтобы забывать.

— Я понимаю, — говорю сдавленным голосом.

— Понимаешь, а приуныл. Небось и не такое случалось.

— Случалось, — соглашаюсь я.

А сам думаю, что мне не страшно, нет, а просто обидно, что не идет комиссар и что все так бестолково получается. К тому же дает знать томительное приближение вечера, которое на незнакомом месте всегда исполнено для меня непонятной печали.

По покатым крышам домов скользят последние лучи солнца, тихие удлиненные тени затушевывают землю под деревьями и у заборов. Время от времени скрипит калитка, и кто-нибудь проходит к дому. Каждый раз при этом я поворачиваюсь туда, и это начинает утомлять.

Но внезапно меня словно что-то подбрасывает. На крыльце появляется высокий человек, и поначалу мне кажется, что это комиссар, но потом я вижу, что это не он, а другой, в военной форме, ростом и фигурой похожий на комиссара. На плечах погоны, на голове защитная фуражка. Военный мгновенье стоит на крыльце, что-то ищет в кармане кителя. И за это мгновенье я успеваю к нему подойти. У майора гладковыбритое лицо с крупным квадратным подбородком. Он чем-то озабочен и вовсе не замечает меня. А я стою, переминаясь с ноги на ногу, и не знаю, как обратиться, что спросить. Мне уже порядком надоело соваться ко всем со своими вопросами, как будто людям больше делать нечего.

— Товарищ майор, — видя мою нерешительность, приходит на помощь повариха, — вы не знаете, где товарищ комиссар? Он мальчика привел, сказал сейчас вернется…

— Какого мальчика? — не сразу понимая, что от него хотят, переспрашивает майор.

— Этого самого, — указывает на меня женщина.

— Тебя, что ли? — наконец замечает майор.

— Так точно, — отчеканиваю я где-то слышанную армейскую фразу.

— Так зачем же тебе комиссар?

— Он меня сам сюда привел, — совершенно невпопад оправдываюсь я и чувствую, что меня спрашивают не об этом.

— Привел, — удивляется майор, — откуда же он тебя привел?

— На улице мы встретились, здесь, за углом.

В это время на крыльце появляется комиссар.

— Беседуете, — непонятно к кому обращается он. — Заставил тебя ожидать, прости, дела, понимаешь, всякие.

Это уж ко мне, соображаю я.

Комиссар проводит ладонью по лицу и жадно вдыхает посвежевший вечерний воздух.

— Фенечка, вы бы парню чего-нибудь поесть дали.

— Что вы, товарищ комиссар, как можно, он у нас уже накормлен, с ребятами повечерял.

Майор, видя, что пришел мой покровитель, собирается уходить.

— Погоди, Николай Николаевич, вы тут что-нибудь выяснили с молодым человеком?

— Я не знаю, что мы должны были выяснить, — недоумевает майор. — Юноша ничего не сообщает о себе кроме того, что вы где-то на улице с ним встретились.

— Как же так, — сокрушается комиссар, — мы ведь с ним беседовали, он сказал, что отца ищет, что направил его в Кобрин какой-то пограничник.

Комиссар смотрит на меня, ожидая подтверждения с моей стороны.

— Это все напрасно, — не без уныния говорю я, — вы ведь знаете, пограничник ошибся, вместо моего отца оказался другой человек.

Залив в печи остатки тлеющих углей, повариха снимает фартук и подходит ближе, чтобы услышать наш разговор.

— А ты зря не веришь, — говорит комиссар, — майор ведь тоже служил в этих краях, может, он что подскажет.

Майор хмурит брови, не зная, чем конкретно может помочь.

— Его отец здесь служил перед войной, — начинает объяснять комиссар. — Как, говоришь, фамилия?

— Капитан Леонов, — подсказываю я.

Комиссар и повариха Феня волнуются не меньше моего. Мало ли на свете случайностей. Тем более, что здесь не такая уж случайность. Майор, как и мой отец — пограничник.

— Твоего отца не Александром звали? — неожиданно спрашивает майор.

— Александром, — еще ничего не подозревая, отвечаю я.

— Не может быть, — как бы про себя, но уже заметно волнуясь, говорит майор. — У подполковника действительно осталась здесь семья, но у нас есть точные сведения, что они расстреляны, жена, двое детей и старики.

— В сорок втором в Петровичах? — спрашиваю я.

— Да, кажется, — говорит майор неопределенно.

В какое-то мгновение я чувствую, как ледяное дуновение смерти касается меня, захватывает белым непроницаемым вихрем и уносит в небытие, как у Андерсена Снежная королева мальчика Кая. Меня давным-давно нет в живых, об этом знают все, и только я сам не знаю.

— Господи, товарищ майор, это же он, — слышу я неестественный, приглушенный от волнения голос поварихи.

— Погоди, погоди, не торопись, — урезонивает ее комиссар, переминаясь с ноги на ногу.

— Твой отец — подполковник Леонов, невысокого роста, вы жили недалеко от театра? — торопливо, вопрос за вопросом предлагает мне майор.

Я едва успеваю утвердительно кивать головой.

— Только почему подполковник? Он капитан.

— Был капитаном, а теперь подполковник.

— Жив сын Саши Леонова, жив, — почти выкрикивает майор, подхватывая меня на руки, прижимая к себе, и спешит в дом. — Ты слышишь, Чинилин, сын Саши Леонова жив.