Роман Левин - За неимением гербовой печати

— Безобразие, как они могли просмотреть, — возмущается женщина. — Перед отправкой всем сделали перевязки.

Она обрабатывает рану, накладывает свежую повязку. И когда дело подходит к концу, парень открывает глаза. Они проясняются с каждой минутой так же, как лицо, с которого сходит мертвенная бледность и возвращается естественный цвет жизни.

— Ну что, доктор? — облегченно вздыхает он.

— Все в порядке, милый, все хорошо. Тебе легче?

— Да, мне, кажется, лучше. А что там было?

— Ничего, все теперь отлично.

Женщина делает ему укол. Бинтует руку. И не спеша складывает санитарную сумку.

Мы рады, что парню стало лучше, что все так обошлось. Прямо от души отлегло. Женщина повеселела тоже, она поправляет выбившиеся из-под берета волосы.

Капитан расценивает это по-своему и, лихо вскинув брови, расправив грудь, словно собираясь танцевать лезгинку, подплывает к военврачу.

— Позвольте, я сумочку возьму.

— Она не тяжелая, — говорит женщина и вешает санитарную сумку на плечо.

Но капитан решительно забирает сумку, так что женщина даже не успевает возразить.

Если вам так хочется, пожалуйста, как бы говорит ее недоуменная улыбка и легкий наклон головы. Настойчивость капитана не выглядит чем-то предосудительным, она вполне укладывается в рамки обычной любезности и вежливости, но женщина, сознавая это, угадывает про себя и не без удовольствия, подчеркнутое внимание и интерес со стороны капитана.

А тот широко улыбается, словно его успех был более значителен, чем просто право поднести сумку.

— Парень-то не зря жаловался, — указывая на раненого, говорит капитан.

— Я это поняла сразу.

— Ну положим…

— Как только он отказался от укола. Обычно раненые сами просят, когда сильные боли.

— И сразу после перевязки легче ему стало. Возможно ли?

— Еще бы не легче, такое нагноение вскрыли.

— Часа через три приедем в Минск, еще раз поглядите.

— Почему в Минск? — удивляется женщина, — наш госпиталь в Слуцке.

— Какой Слуцк, при чем здесь Слуцк? — недоумевает капитан.

— А при том, что наш госпиталь там.

— Так зачем же ехать в Минск, можно было из Барановичей прямо повернуть на Слуцк.

— Мы так и сделали.

Капитан растерянно смотрит на женщину, оглядывается вокруг, словно ища откуда-нибудь поддержки. А потом начинает хохотать так весело и задорно, что все невольно обращают на него внимание.

— И вообще, как говорится, мы едем не в ту сторону. Знаете, такой анекдот есть, — отсмеявшись, но все еще улыбаясь, говорит капитан. — Как вам это нравится, заблудились среди трех сосен, на ровной дороге. Это все сукин сын дежурный на КПП, сказал садитесь в эту машину.

— Там стояло несколько машин, — говорит женщина, тоже улыбаясь.

— Да нет, он показал именно на вашу.

— Могли хотя бы спросить, когда садились.

— Мне и в голову не пришло спрашивать, так я был уверен, что все правильно. А потом на вас, доктор, засмотрелся…

— Вот вам и наказание за вашу самоуверенность и любопытство, — моментально нашлась женщина. — На первый случай это обошлось вам в лишних пару сот километров.

— Пустяковая плата за удовольствие познакомиться с вами, — не остался в долгу капитан.

Судя по всему, он не так уж и огорчен тем, что случилось, скорей озадачен, как это могло произойти. Увидав, что я нахожусь поблизости и все слышал, капитан ободряюще подмигивает.

— Доедем, ты только не расстраивайся. Даже интересней с приключениями. Разве не любишь приключений?

— Таких приключений у меня хоть отбавляй, — угрюмо ворчу я.

В душе капитану тоже неловко, что так получилось, все-таки оскандалился немного и передо мной, и перед военврачом. Такой ловкий и уверенный в себе, а поехал не в ту сторону.

Окраина Слуцка. Поодаль на косогоре — сгоревшее здание с высокой кирпичной трубой, не то завод, не то электростанция. Справа город, а влево по полю уходит пустынная дорога к черному лесу на горизонте.

Мы сидим с капитаном Парадзе на сухой земле у перекрестка и поглядываем на дорогу, где маячит одинокая фигурка девушки-регулировщицы. Транспорт появляется здесь настолько редко, что не понятно, зачем ее поставили в этом месте.

Солнце палит немилосердно, и нет ни единого деревца, чтобы укрыться. Девушке еще хуже, потому что там, на дороге, гуляет горячий ветер, треплет ее белые, льняные волосы, как она их ни прячет под пилотку, задирает зеленую форменную юбчонку, оголяет ладные девичьи коленки. Она старается держаться к ветру лицом, но он, словно играя с ней, все время меняет направление.

Мы познакомились с девушкой, когда высадились на этом перекрестке. Зовут ее Лида. Она сказала, что машин на Минск почти не бывает, советует нам ехать до Пуховичей, а оттуда до Минска уже ходят поезда.

Мы сидим у дороги и ждем машину на Пуховичи. Прошло более часа, и кто знает, сколько нам еще ждать.

— Закусим, что ли, — предлагает капитан, — с утра не ели.

— Поедим, — соглашаюсь я, и добавляю к тому, что он достал из чемоданчика, свои продукты.

— У нас получается отличный стол, — потирает руки капитан.

Он нарезает сало, хлеб, огурцы, потом поднимается и уходит в сторону. Бродит там по заброшенным огородам, которые неизвестно как угадал под разросшимся бурьяном и пыреем. Вскоре возвращается с пучком пряно пахнущего укропа, петрушки, дикого чеснока.

— Витамины, — говорит капитан. — Уважаешь? У нас зелень едят прямо вот так, пучком макают в соль и едят. Очень полезно.

Капитан делает несколько бутербродов, накладывая на хлеб ломтики сала, пододвигает ко мне.

— Сегодня обедаем сухим пайком. Заправляйся, а то когда в Минске будем.

Теперь он и сам, не меньше моего, огорчен, что мы сюда заехали. Дорога по-прежнему пустынна. Только девушка все так же маячит на ветреном перекрестке.

— Ли-да! — зовет ее капитан. — Подойди на минутку сюда.

Девушка не трогается с места.

— Наверное, не слышит, — говорю я.

— Сбегай быстренько к ней, скажи, что мы приглашаем ее перекусить с нами. Скажи, что капитан велел.

До чего благородный этот капитан Парадзе, и в самом деле рыцарь, думаю я, направляясь к регулировщице.

— Что вы, я на посту, — говорит девушка, смущенно улыбаясь.

— Машин все равно нет, пойдем, капитан очень просил.

— Нет, нет, не могу, — наотрез отказывается она, придерживая и оправляя свернутыми флажками парусящую на ветру юбку. При этом она немного пятится и приседает застенчиво и мило.

Она чем-то похожа на мою сестру, или мне так кажется. Только у моей сестры были карие глаза, а у этой синие-синие, такие яркие, словно нарисованные акварелью. И волосы, выбивающиеся из-под пилотки, как серебристая паутинка. Девушка пытается сдуть паутинку в сторону, смешно кривя губы и пуская воздух над верхней губой.