Роман Левин - За неимением гербовой печати

Сейчас бы самое время сказать что-нибудь отвлеченно-шутливое кому-то из нас. Куда бы девалась скованность? Я ожидал этого от Люси, не ведая, что то же самое происходит с ней. Почему-то я свыкся с мыслью, что она дерзкая, решительная и ей все ни по чем. Однако цельность и порывистость в характере девушки вовсе не были бесшабашностью или легкомыслием. Только она знает, что стоило ей, гордой и ранимой, сегодняшний приход или то первое признание.

Когда, преодолевая робость, притронулся к ее руке, я почувствовал, как холодны, скованны ее пальцы. И вся она, настороженно притихшая, как никогда ранее, в своей незащищенности и любви.

До моего слуха, как из другой жизни, дошел звук тикающих часов. Но время не воспринималось. Была комната, и мы в ней, растворившиеся, как свет, как воздух, как дыхание. Одно, общее, прерывистое дыхание…

С наступлением первых весенних дней, раньше срока, о котором говорил Иван Емельянович, в школе началось строительство. То ли выделили средства, которые требовалось освоить, то ли оказалась под рукой техника, столь дефицитная в то время, только работа закипела. Глубокие, заплывающие жижей колеи, продавленные скатами грузовиков, пересекли школьный двор. Машины везли кирпич, песок, цемент, кое-что просыпалось на дорогу, перемешивалось под дождем, превращая двор в непролазную трясину. К дверям школы простелили доски, по которым можно было перебраться через чавкающую хлябь. Технички в школе сердито ворчали, не успевая убирать наносимую грязь.

Как было решено на заседании комитета, старшие классы выходили на воскресники. Копали котлован под фундамент, разгружали и загружали землей грузовики. Звонкие голоса и смех стояли над стройплощадкой, как брызги влаги в лучах мартовского солнца.

Я работал вместе со всеми, был оживлен вместе со всеми и перепачкан землей и глиной, как все. Но минутами чувствовал, как обособлен от всех своими мыслями, своей радостью. Среди шума и гама я то и дело оставался с ними наедине. Мне было светло и сладко думать о Люсе, эти мысли возникали неожиданно и молниеносно, как бы ниоткуда, и пропадали незаметно, чтобы вскоре появиться вновь. Вероятно, в эти минуты я мечтательно замирал с лопатой в руках. Спохватившись, продолжал копать, упорно вгрызаясь в тугой глинистый грунт, ощущая в себе звонкую молодую силу.

Работал, сознавая, что прощаюсь со школой, с ее делами и заботами. После Люсиного прихода в тот вечер, после всего, что было, окончательно решил устроиться на работу.

В отделе кадров небольшого завода «Металлист», ремонтировавшего сельхозтехнику, сказали, что могут меня взять либо подсобным рабочим в бригаду ремонтников, либо учеником фрезеровщика. Других заводов в городе не было, и я согласился, сказав начальнику отдела кадров, сухощавому человеку в военном кителе, что приду через пару дней оформляться.

Отцу ничего пока не говорил, да и в школе не распространялся. Сказал только Люсе.

Внешне в наших отношениях после того вечера ничего не переменилось. Виделись не часто. Ко мне Люся больше не приходила. Встречались где-нибудь на углу и гуляли по городу, как дети, взявшись за руки. В этой мучительной, цепкой соединенности мы находили радость и утешение. Люся была такой же, как и раньше, ласковой и доброй, но некая затаенная раздумчивая печаль все чаще посещала ее.

Со мной, как мне казалось, произошли заметные перемены. Как-то враз ощутил себя взрослым и самостоятельным, словно стрелки в моих часах перевели на несколько делений вперед. Для меня не было сомнения, что наши судьбы с Люсей связаны навсегда, а раз так, на мои плечи ложится, если уже не легла, ответственность, какой не знал раньше.

— Не смей бросать школу, — говорила Люся. — Я себя буду чувствовать виноватой, если ты это сделаешь.

— Ты тут ни при чем, я просто хочу идти работать. И потом я перейду в вечернюю, может быть даже в твою.

— В конец года тебя не возьмут.

— Тогда сдам экстерном.

— Зачем тебе это все?

— Надо же, наконец, стать взрослым.

— Разве мы не взрослые?

— На это надо иметь право. Ты знаешь, о чем я говорю. Надо иметь почву под ногами, тогда можно поступать по-своему.

— Какой ты стал рассудительный.

— Жизнь заставляет, — пошутил я.

— Так уж и заставляет, — в том же тоне ответила она.

— Люська, не хитри, ты прекрасно понимаешь, чего я хочу. Иметь возможность и право постоять за нас обоих. Я ведь жениться на тебе хочу.

— Жениться? — вспыхнула она. — Ты что-то фантазируешь. У тебя такие планы!

— Не у меня, а у нас. Мы ведь с тобой никогда не расстанемся, — я заглянул в ее глаза. — Ты ведь сама об этом говорила.

Глаза ее на миг зажглись и погасли в чуть скорбной печали.

— Я бы тоже этого хотела, но говорить так уверенно, как ты…

Подобный тон уже случался у нее, я связывал это с сиюминутным настроением и не придавал особого значения.

Спустя несколько дней я оформился на «Металлист» рабочим в ремонтную бригаду.

Сухощавый человек в военном кителе, оказался знакомым моего отца. Он когда-то служил с ним вместе и теперь демобилизовался. Медлительно и неловко копаясь в бумагах, он расспрашивал об отце. Я односложно отвечал. У него, кажется, был поврежден позвоночник, потому что, когда ему надо было что-то взять со стола, или повернуться и посмотреть в сторону, он поворачивался весь, всем телом, от шеи до пояса.

— Почему школу решил бросить? — повернувшись в мою сторону, с хрипотцой поинтересовался кадровик.

— Я хочу идти в вечернюю, для этого надо работать.

Я знал, что такое положение существует, хотя многие ребята учились в вечерней, но не работали.

— Отец как относится к этому, одобряет?

— Одобряет, — соврал я.

Ответ, должно быть, удовлетворил его.

— Ну, ну, тогда оформляйся.

Я заполнил анкету. И он, читая ее, спросил вдруг:

— А может, пойдешь учеником токаря или фрезеровщика? Я тебя к хорошему мастеру поставлю.

Он хотел сделать, как лучше, для сына своего армейского товарища.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Там видно будет, пока пойду, как оформили, ремонтником.

Он проводил меня до дверей, прямой и высокий, сказал, чтобы заходил, если потребуется.

Ремонтники работали в разных цехах, и мне пришлось обойти ползавода, пока отыскал бригадира. Цеха были маленькие, тесные, загроможденные железными листами, трубами, метизными ящиками. Во дворе среди луж с маслеными разводами стояли развинченные, покореженные, похожие на груды металлолома сеялки, культиваторы и другая сельхозтехника. Своей теснотой и захламленностью завод был похож скорей на старые мастерские, чем на промышленное предприятие, рисовавшееся в моем воображении. Так, собственно, оно и было, до войны здесь размещались механические мастерские, которые только-только реорганизовали в завод.